Читаем Мастерская подделок полностью

— Сеньор кавалер, вы спасли нашу честь, то бишь нашу жизнь, и мы никогда не сумеем достойно вас отблагодарить, поскольку ничто не сможет послужить достаточной наградой за вашу храбрость. Но коль скоро путешествия весьма утомительны, а места ночлега нередко полны опасностей, будьте так любезны, примите скромное радушие нашего жилища, которое находится всего в одном лье отсюда. Именно эта близость рассеяла всякие страхи, когда мы с моей дочерью Хуанитой решили совершить прогулку по окрестностям. Однако не тут-то было. Не успели мы отъехать на расстояние одного лье, как на нас напали разбойники, которых вы храбро обратили в бегство.

— Благородные дамы, — отвечал я, — меня зовут Альфонс ван Борден, и король дон Филипп V удостоил меня чести отправиться с поручением к капитану валлонской гвардии, в каковом качестве я здесь и нахожусь. Что же касается недавно произошедшей стычки, умоляю вас не благодарить меня за услугу, которая, будучи сама по себе незначительной, тем не менее доставила мне большое наслаждение. Хоть я и считаю себя, безусловно, недостойным, но все же не могу отказаться от подобной чести и отклонить ваше милостивое приглашение.

По-видимому, дамы остались вполне довольны моим ответом, и, пока мы ехали к их жилищу, мать повела такую речь:

— Сеньор кавалер, быть может, вы окажете нам честь и выслушаете нашу историю. Я дочь маркиза Рохеса и еще в ранней юности почувствовала живое влечение к монашеской жизни. Мне было четырнадцать лет, и я собиралась уйти в монастырь, когда мой отец объявил, что собирается отдать меня замуж за герцога де ла Вильяневада. Как я ни плакала и ни умоляла, ничего не помогло, поскольку отец не желал отказываться от столь выгодного для его семьи союза. Брак, разумеется, не принес мне счастья, но зато у меня родилась дочь, которая, похоже, с самого нежного возраста унаследовала от меня сильную склонность к монашеской жизни. Я от всей души надеялась, что ей удастся исполнить это желание, когда герцог был убит во время поединка. Тогда я решила отречься от мира вместе с Хуанитой, которой теперь шестнадцать лет. Но поскольку ее слабое здоровье не позволяет выносить суровость монастырской жизни, мы живем уединенно в нашем загородном доме, проводя время за чтением и молитвами.

Тем временем мы прибыли в очень красивый дом, окруженный садами и зеленеющими рощицами, которые поражали своим видом в этих засушливых и диких краях. Лошадей отвели в конюшню, а меня сопроводили в комнату, оборудованную всеми удобствами, которые предоставляет гостям самое предупредительное гостеприимство. Интерьер дома оказался, впрочем, гораздо роскошнее его внешнего вида. Стены были украшены фламандскими гобеленами и картинами мастеров, повсюду стояли шкафчики, инкрустированные перламутром, блюда и китайские вазы, серебряные канделябры. К ужину дамы оделись с изысканной элегантностью, которая, впрочем, идеально подходила набожным особам. Обе были в черных шелковых платьях, доходивших до кожаных туфелек с широкими ремешками такого же розового цвета, что и атласные банты, украшавшие на висках мантильи из тончайшего кружева. Стол был накрыт великолепно, но я заметил на нем лишь один прибор. Меня удивило отсутствие капеллана и какой-либо челяди, не считая пригожей девушки в местном костюме, которая нам прислуживала.

— Сеньор кавалер, — сказала герцогиня де ла Вильяневада, — мы с дочерью сидим за этим столом лишь ради чести и удовольствия находиться в вашем обществе, так как сегодня мы говеем. Поэтому просим вас извинить нас за то, что этим вечером мы не принимаем никакой пищи.

— Благородные дамы, — отвечал я, — это, разумеется, честь и удовольствие для меня, но я не смогу наслаждаться сим прекрасным пиршеством, если вы не разделите его радость со мной.

— Наша радость состоит в говенье, — сказала девушка, — и мы надеемся, что ваша галантность оставит эту привилегию лишь за нами, в противном случае мы будем оскорблены.

Я сопротивлялся изо всех сил, но они так упорно настаивали и так любезно умоляли, что я был вынужден уступить и в конце концов согласился съесть немного салата и фазанью ножку и выпить бокал вина. Но ужин не стал от этого менее веселым, поскольку сопровождался весьма благопристойными шутливыми речами.

Удалившись вскоре в свою комнату, я вспомнил об очень красивой картине, изображающей свадьбу Александра и Роксаны, на стене столовой. Поскольку полотно висело у меня за спиной, я не имел возможности хорошо его рассмотреть или прочитать подпись, которая, как я полагал, принадлежала Веласкесу. Я спустился, уверенный в том, что не застану никого в столь поздний час, и, с удивлением все же заметив свет в столовой, подумал, что служанка, вероятно, забыла погасить канделябры. Дверь была полуоткрыта, но картина, представшая моему взору, разительно отличалась от той, что я ожидал увидеть!

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги