Мастерская подделок

Герцогиня, ее дочь и их служанка были в тех же одеждах, в которых я их уже видел, но заплесневевших, пыльных и прогнивших, как будто они долго пролежали в земле. Тусклые и спутанные волосы, впалые глаза, синие губы и мертвенно-бледная кожа красноречиво подтверждали, что все трое вышли из могилы. Вооружившись ножиками, они кромсали сырую и еще свежую человеческую ногу, лежавшую на длинном блюде по центру стола и закидывали куски себе в рот, даже не положив их перед этим на тарелку. Ужас, вызываемый сей пирушкой, еще больше усиливался тем, что она происходила в полной тишине, которую нарушали лишь скрип ножей о мясо, стук фарфора да жуткий хруст челюстей. Сказав себе, что нельзя убить то, что уже мертво, и испытав отвращение при виде этого отталкивающего пиршества, я ушел и направился к конюшне. Я нашел там свою лошадь, накормленную, почищенную, но сильно испуганную и дрожавшую всеми своими членами. Рядом с ней стояли лошади вампирш, блеклые и с обнажившимися зубами — не что иное, как трупы, оживленные каким-то ужасным и таинственным колдовством, которые стучали копытами и качали своими бесцветными гривами. Мне удалось успокоить животное, и, пришпорив коня, я поскакал прочь от окаянного жилища.

Вскоре я добрался до уединенной часовенки, дверь которой была открыта. Я преклонил колена перед алтарем Богоматери и немного помолился. Когда я вышел, моя лошадь исчезла: то ли она сбежала, то ли ее украли разбойники. Я отправился в путь пешком, утешая себя тем, что до Венты-дель-Пеньон было не больше нескольких лье.

Это был очень хороший постоялый двор, где также торговали лошадьми, и я смог приобрести там кобылу по весьма разумной цене. С удивлением заметив, что у конюха, парня лет двадцати, совершенно белые волосы, я обратил на это внимание хозяина.

— Если вы попросите Пабло рассказать свою историю, он охотно это сделает, — ответил он мне.

Я велел принести вина в конюшню и, устроившись на охапке соломы, выслушал рассказ молодого конюха.

ИСТОРИЯ ПАБЛО

Раз уж Ваша Merced[51] оказала мне честь, изволив послушать мою историю, расскажу ее вам во всей простоте. Мои родители владели небольшой фермой недалеко от местности под названием Лос-Алькорнокес, где сейчас находится почтовый дом, и хотя мы были бедны, однако, по крайней мере, никогда не нуждались. Когда в возрасте четырех или пяти лет я играл на лугу, цыганка набросила мне на голову платок и похитила меня. Поэтому детство мое прошло среди ромал. Я выучил их язык, музыку и песни, очень красивые, а главное, научился осматривать лошадей и ухаживать за ними — эта наука очень мне потом пригодилась. Впрочем, я не забывал о своих дорогих родителях и счастливой жизни, которую вел у них, и когда цыгане стали табором недалеко до Лос-Алькорнокеса, сумел сбежать под покровом темноты.

Немного прошагав, я пришел на место, где находилась наша ферма, но обнаружил лишь развалины, почерневшие от пожара. Удар молнии уничтожил мою семью, скотину и постройки. С болью в душе удалился я из этого зловещего места и пришел на венту, где меня наняли конюхом. Лошади были моим ремеслом, так что я не считал себя обездоленным.

Как-то раз, когда я был уже взрослым семнадцатилетним парнем и, скажу без ложной скромности, недурен собой, перед дверьми остановились роскошные носилки — их тащили два белых мула. Две дамы, еще роскошнее и одетые, как говорится, по-восточному, спустились с носилок и соизволили войти к нам. Поскольку погонщик отказался везти их в Сьерра-Морену, они хотели нанять другого. Трактирщика пришлось долго упрашивать, но нескольких серебряных монет хватило, чтобы его уговорить, и это дело поручили мне.

Как только мы отправились в путь, прекрасные дамы подарили мне кошелек, так туго набитый, что я не смею сказать о его содержимом, иначе ваша Merced примет меня за лжеца. Дамы взирали на меня весьма благосклонно, но больше, нежели их красота и великолепие их экипажа, меня очаровали их духи́, которые кружили голову и навевали грезы. Я не знаю таких слов, чтобы описать их вашей Merced, особенно, если вспомнить, что я знал лишь деревенские запахи, не считая, разумеется, ароматов жасмина, садовой розы и ладана в нашей церкви. Запах преследовал нас всю дорогу, и тогда я видел всё, словно сквозь пелену. К этому добавлялось смущение, которое вызывали дамы, без конца меня дразнившие — по-хорошему, но не так, как принято в деревне, или кокетничавшие со мной тысячей разных способов. Они беспрестанно касались моей руки под каким-нибудь предлогом или же бросали на меня значительные, полные приятности взоры. Спустя некоторое время мы прибыли на Венту-Кемада, о которой я не слышал ничего хорошего. Я удивился, когда никого там не нашел, хотя стол был накрыт, конюшня полностью готова, а комнаты приготовлены для ночлега. Когда дамы удалились, я очутился в очень славной комнатушке с горевшим очагом. Как только часы пробили полночь, дверь вдруг открылась и дамы, окутанные облаком своих дивных духов, вошли и сели ко мне на кровать.