Мать королей

В первые минуты все, не исключая короля, обезумели. Только он, пользуясь счастливой переменой, утверждал, что порывистый, безумный брат-чудак, в сердце был добр и привязан к нему.

На это другие молчали; поскольку знали и каждый день смотрели на эту доброту, жертвой которой падали люди.

Древицкий в тот же день приготовил письма к королеве и сенаторам, донося, что всякая опасность миновала, а Ягайлло возвращается из плена.

Когда Хинча на следующее утро пришёл проститься с королём, а тот его, по привычке, хлопал по плечу и спрашивал, чем его вознаградить за службу, верный Хинча поднял голову и, целуя королевскую руку, сказал:

– Милостивый пане, разве я смел бы это просить?

– Ну, проси, проси смело, – прервал Ягайлло.

– Я ничего не желаю, только, – тут он снова начал целовать руку, – только, чтобы тот, кто меня оклеветал и отправил в Хецин, за свой змеиный язык ответил. Призову его на суд.

Король смутился и лицо его вытянулось.

– На что тебе это? – проговорил он. – На что?

– Чтобы я был чист в глазах людей. Страш свободно ходит и хвалится, что безнаказанно очернил королеву!

– Не время начинать с ним дело, – ответил Ягайлло. – Возвращайся-ка в Польшу.

Хинча уже уходил, когда король спросил:

– А где этот Страш?

– Сидит у себя в Бьялачове, и волос с его головы не упал.

По лицу старого государя видно было, что воспоминание об этом несчастном деле пробуждало гнев, погребённый в сердце.

Хинче добавили двоих из челяди, и посольство отправилось в путь.

Ягайлло, чувствуя, что уже в безопасности, хотел поехать в литовские леса на охоту, по которой соскучился, но Андрей из Тенчина и Древицкий упросили его, чтобы этого не делал, как можно скорей покинул Вильно и спешил в Польшу, где его беспокойно ожидали королева и знать.

Может, Ягайлло не дал бы им так легко склонить себя к этому, если бы в тот же день вечером не пришёл князь Симеон доверчиво предостеречь, что Свидригайлло по-пьяни снова угрожал королю, и если бы не сдали подольских замков, угрожал неволей и местью.

Итак, двор короля, уже почти не слушая его, приказал выкатывать кареты, нагружать их, собирать сундуки, вязать саквы, подковывать коней и быстро готовиться в дорогу.

Подканцлер и то заметил, что Ягайлло из тех ста тысяч тысяч рублей, которые пожертвовал ему брат, из того меха, шуб, сукна и шёлка так уже во все стороны бросал подарки, начиная с Симеона Гольшанского, что если бы они остались там дольше, наверное, раздал бы всё до динара.

Остановить его было невозможно, а это доставляло ему такое удовольствие, что было жаль лишать его этого.

Уже был выбран день для отъезда, когда Ягайлло во что бы то ни стало захотел попрощаться с братом, который сам к нему прийти не хотел. Поэтому, взяв с собой Древицкого, Тенчинского и немного людей, он поехал в Гастольдов дом.

Там по целым дням и ночам пировали, и если князь был дома, всегда, в любой час его можно было застать за столом с пьяными боярами, при мисках и жбанах.

Там и нашёл его Ягайлло. Увидев, что он входит, князь даже не удосужился встать, только бояре пошли отдать дань уважения.

Свидригайлло был в довольно хорошем настроении, хоть доверять ему не стоило. Он закричал королю издалека:

– Уже едешь? Езжай! И не оболги меня, что я тут тебя мучил и в плену держал. Ничего с тобой не сделалось, ты цел, возвращаешься к жене. С другим человеком, не со мной, так бы легко не прошло.

Тогда король, присев на лавку, благодаря за подарки, мягко начал давать советы, чтобы не раздражал поляков, и так уже взбешённых, и оставался верным королевству и ему.

– У меня есть свой разум, ты не учи меня, – прервал его Свидригайлло. – Буду знать, что делать! Узнают меня твои ляшки… только усижу здесь.

Кто-то из бояр, более осторожный, дал ему знак, чтобы так не открывал своих мыслей, поэтому он замолчал и начал подшучивать над королём. Наконец, налив себе и ему кубок, он вынуждал Ягайллу выпить с ним.

– Ты знаешь, что я никогда не пью ни мёда, ни вина, – сказал спокойно король, – воду, если хочешь, с тобой выпью.

– Ты что… боишься, что я тебя отравлю? – крикнул князь. – Можешь пить со мной то же, что и я. Я не хуже тебя.

– Отродясь ничего горячительного и хмельного в рот не беру, – повторил Ягайлло. – Не могу.

– Но со мной должен пить.

– Воду.

– Нет… мёд!

Ягайлло молча отставил кубок, потому что, как запаха яблок он не выносил, так и горячительного напитка даже вдыхать не мог.

Лицо Свидригайллы уже начало краснеть, губы – дрожать, и, схватив кубок, он силой впихнул его в рот Ягайлле, даже Симеон Гольшанский прибежал его защищать.

Князь напал на него и на короля с ужасной злобой, начал ругаться, а так как в гневе он не знал удержу и можно было бояться какого-нибудь применения силы, потому что он становился всё более агрессивным, Тенчинский с Монжиком схватили короля под руки и вывели из комнаты, а Гольшанский тем временем удерживал на лавке мечущегося Свидригайллу, сам предлагая ему выпить за короля, сколько хочет кубков. Он вынудил его с ним пить. Он вынудил его с ним пить, и так это кончилось.