С XIX века, с ростом грамотности среди русских крестьян и, одновременно, после дозволения (начиная с эпохи Александра I) свободно читать и распространять Библию не только среди священников, но и в среде мирян, среди крестьянства начинается своеобразная (и не завершённая, раздавленная, абортированная большевистской реакцией в двадцатые годы XX века) российская «Реформация». В изначально оппозиционной государству среде староверов растут радикально-анархические секты: штундистов, молокан, бегунов, духоборов.
(Я, конечно, не могу и не буду говорить обо всех них.) Опираясь на Евангелие, грамотные крестьяне — основатели новых течений в христианстве — доказывали, что всякая власть имеет дьявольскую природу (не зря же Сатана, «Князь мира сего», искушая, предлагал Христу власть над миром), нельзя ничем владеть, есть мясо и даже пахать на животных, присяга нарушает прямое указание Христа («Не клянись вовсе!»), равно как и повиновение властям или служба в армии (императивы «Не убий!» и «Возлюби врагов!» плохо сочетаются с воинским делом и бездумным выполнением убийственных приказов офицеров), а высшая инстанция — личная совесть и разумение каждого человека (ибо «Царство Божие внутри нас есть»). И мы никому не можем передоверить свою совесть, никому не можем подчиняться, никого не можем угнетать, ничем не должны владеть. Царство Божие внутри нас, каждый человек несёт Бога в себе. Значит, не должно быть начальников, не должно быть собственности, армии, присяги, государственной переписи населения… (О том же ярко и вдохновенно писал «русский Лютер» Лев Толстой.)И в результате возникает очень популярный образ, который я уже отчасти употребил в связи с Феодосием Косым. «Уход из Египта». То есть призыв уйти от власти, уйти от государства и Новый Иерусалим построить. Новое общество, основанное на свободе человека, на его самоопределении, коллективизме, без власти, без иерархии. Основанное на христовых заповедях любви, без всяких авторитетов.
Истоки массового народного анархического сектантства на Руси восходят к расколу церкви в середине XVII века. Никон — с его грубым, циничным и демонстративным насилием над традиционной народной верой — воспринимался как предтеча Антихриста. А Пётр Первый — с его тотальным деспотическим контролем («Полиция есть душа гражданства» любил повторять сей кровожадный творец «регулярного государства»), чудовищными злодействами, опустошившими и разорившими страну (и сократившими население на одну десятую часть), и систематическим надругательством над всей жизнью народа — понимался как, собственно, несомненное воплощение Антихриста. Долгом христианина становилось мученическое противостояние этому насилию со стороны Государства и Церкви, выход из этой тотальной системы регламентации, насилия и порабощения человека со стороны духовной и светской власти. При этом широко распространялись эсхатологические и хилиастические настроения (ожидания скорого тысячелетнего «Божьего царства на земле»), гностические мотивы (чувство богооставленности, отпадения этого мира от правды и переживание необходимости готовиться к мученичеству, противостоять царящему в мире злу, противопоставив внешнему Закону и внешней Власти — внутреннее духовное любовно-благодатное начало).
Так на протяжении XVIII и особенно XIX веков в народной среде постепенно вызревало анархическое представление о внутренней свободе личности, напрямую связанной с Духом Божьим и противостоящей всяким внешним иерархиям, законам и властям. Староверы наиболее радикальных толков, апеллировали как к мифам об исходе евреев из Египта (символ освобождения, отстранения от рабского мира) и о строительстве Израиля в земле обетованной с обретением Нового Иерусалима (образ достижения нового мира — мира свободы, равенства и любви, в русской версии часто принимавший облик Китежа или Беловодья), так и к опыту первых апостольских общин — коммун, гонимых властями, решавших всё на общих собраниях и не знавших ни власти, ни иерархии, ни собственности, и признававших женщин равных мужчинам (и также способных пророчествовать и возглавлять общины в качестве диаконнисс и проповедниц). Подобные анархические секты получили особенно впечатляющий размах в XIX веке на окраинах России — на юге (в Украине и на Дону) и востоке (в Сибири). В подобных сектах в людях развивались как либертарно-коммунистические и коллективистские начала солидарности, взаимопомощи, так и начала личной свободы и развитого самосознания, столь не типчного для России чувства собственного достоинства: ведь каждый сам принимает свои решения, сам напрямую без посредников общается с Богом, сам отвечает за своё соучастие или неучастие во зле этого падшего мира.