Материалы к альтернативной биографии

   Назвав в районе полуночи своё настоящее имя, удостоился долгожданной затрещины - причём от того, кто прежде беседовал сравнительно любезно. "Могу вас понять", - сказал я этому горячему сердцу. Товарищ сорвавшегося пошумел на него и выгнал, сел передо мной, снял нагар со свечи, выдвинул стольный ящик, вынул какую-то картонку, запялился на неё, на меня, повторил, отклонившись вбок; убрал, отдулся, вытер лоб, подёргал галстук, взял перо, нарисовал вокруг слова "Гете" пятиугольник в виде дома, сказал: "Фы" и уткнул в столешницу два пальца - указательный и средний - вилкой, остальные сложил у ладони, пошагал этими подобиями ножек к нарисованному дому. "Похоже," -признал я, поскольку конечности получились разной длины... Зайдя пальцами в обведённое поле, чуть не наступая на великое имя, следователь многозначительно посмотрел на меня, потом развернул кисть, вывел вовне и спросил меня: "Та?". Он хотел знать, успел ли я побывать у Гёте. Я закивал. Меня угостили папироской, парой ласковых слов и отправили в камеру.

   Вот сейчас начнётся самое интересное, сейчас мы посмотрим, кому будет хуже".

   Большой пробел, какие-то подозрительные бурые пятна на бумаге, почерк едва разборчив.

   Я отложил рукопись и глубоко задумался.

   "Велик, но однообразен," - говаривал о Байроне Пушкин. Ни той, ни другой характеристике я не нахожу подтверждения в этом документе. Но кто поручится за подлинность его? Эта девушка - не безумица ли, не авантюристка ли?

   Но ведь стоит же этот отель, и гостят в нём поклонники мрака и смерти, и чего-то же боятся пастухи...

   Мой блуждающий взгляд остановился на завешанном портрете. Зачем так? Чего я забоялся вчера? Долой эту тряпку!...

   Нет, не поднимается рука. Лучше уйти. В конце концов я ещё не завтракал. Толкаю дверь - она не поддаётся. Что за притча! Прислушиваюсь, улавливаю какие-то голоса, как будто выстрелы, крики... Я кинулся открывать шкапы, выдвигать ящики из комода, и себе на изумление в одном из них нашёл дюжий топор, остальные же были набиты патронами и, очевидно, ручными бомбами. Я принялся бить по двери. С первого удара лезвие застряло - мне едва удалось его выдернуть; рукоятка выскальзывала из непривычных моих ладоней, щепки отлетали мне в лицо. Наконец я додумался колотить обухом и быстро сокрушил мою преграду.

   В гостинице воцарилась тишина, не сулящая ничего доброго. Я крадучись спустился по тёмной лестнице и заглянул в зал. Там было пусто. Альбина сидела на моём прежнем месте и курила длинную трубку, в протянутой по столу руке сжимая пистолет. Прямо под моими ногами пол был забрызган... кровью!

   - Что случилось? - спросил я, - Вы ранены?

   - В каком-то смысле да, - проговорила она, - Но скоро полегчает.

   - Но что же произошло? Где все?

   - Ушли.

   - Куда? Почему?

   - По моей настоятельной просьбе, - приложила дуло плашмя к своей щеке, - Я убедил их покинуть мой дом.

   - А чья это кровь?

   - Мальчишки. Помните, он вчера был тут с мамашей.

   - Вы стреляли в ребёнка!!!?

   - Он первый направил на меня оружие. Вон оно валяется. Можете забрать себе.

   - Боже! Это же игрушка!

   - Он так не думал. Я почтил его мнение и пыл, но преимущество осталось за мной, а он отправился щеголять со шрамом на щеке, сможет теперь похвалиться, что сражался в горах с бандитами, друзьям, отцу, невесте... По-моему, не самое плохое приобретение для парня.

   - Но зачем всё это!? Что вы теперь намерены делать?

   - Разграбить эту халупу. Всё равно добром со мной тут не расплатятся.

   Я прислонился к стене мокрой спиной, с трудом перевёл дух. Альбин жадно кусала мундштук, долго молчала, потом напомнила:

   - Вы напрашивались мне в товарищи.

   - В таких делах - никогда! Если все люди ушли,... я тоже уйду... Счастливо оставаться!

   Однако я не двигался с места. Разбойница тёрлась щекой о дуло и сверлила меня глазами. Продлилось ещё несколько мучительных минут безмолвия, нарушенного мной.

   - Мисс Байрон! Позвольте мне уйти. Я мирный человек, любитель поэзии...

   Злодейка изготовила пистолет к выстрелу.

   - Бога ради, подумайте - о моей... матери!...

   Мятежница вскочила, опрокидывая стол, и крикнула: "Матери!", целясь в меня. Я вскрикнул и зажмурился, и прошептал:

   - Она одна...

   - Вот кого мне точно не жаль! - зашипела Альбин у самого моего уха, - Посмотрите-ка, что у меня есть. Это не ваш паспорт? А в этом блокнотике не адреса ли ваших родичей? Я охотно выступил бы с ними в переписку.

   - Чего вы от меня хотите!?

   - Берте стулья и скамейки, всё, что горит и ничего не стоит; выносите наружу, соорудите костёр полумесяцем у крыльца и постарайтесь поддерживать огонь до полуночи, а не то я вас выдеру, как нерадивую весталку.

   Невозможно описать дикую жестокость её глаз в тот момент. Я пролепетал:

   - Вы чудовище!

   - Забыли эпитет - прекрасное!

   Потерянный, раздавленный, я повиновался. Вскоре перед злополучным отелем запылала сломанная мебель. Я вспомнил знаменитый пассаж об Александре Македонском из "Ревизора" и горько засмеялся.

   Альбин тем временем обыскивала комнаты гостей, собирала деньги и ценности в сумку; одежду, книги, документы швыряла с балкона мне.

   - Зачем этот костёр? - спросил я.