Все началось, когда я сказала себе, что должна отнестись к ситуации с большей серьезностью –
А потом появился человек – я видела таких в столице, где они качались на волнах жизни, как яркие спасательные круги. Если кто-то приглашал их на ланч, они шли на ланч. Они часто смеялись, были легки в общении, не создавали больших проблем из-за собственных решений, потому что знали: то, что они сделали, на самом деле не важно.
Скрытность, бесчестность, жадность, зависть… Не было такого, чтобы скромник считался лучше гуляки, но человек открытый, веселый и отзывчивый, умевший смешить других, определенно котировался выше прижимистого сухаря и зануды. Похоже, было так.
Знаю, писать это смешно и глупо. Я как будто забываю все, что открыла для себя прошлой ночью, но за столом ко мне возвращается то ощущение покоя, счастья, легкости и радости. Я чувствую, как оно приходит прямо сейчас, даже в этот несчастный день, когда мы с Майлзом вдрызг разругались.
То, что нашей жизни касается эта абсолютно невероятная сила – более яркая, чем все взятые вместе человеческие жизни, – воспринимается мною как величайший дар. Жизнь упорна и цепка, она не позволяет себе расслабляться и любоваться собственными прелестями. Для меня было радостью узнать ее пусть на миг, даже если теперь я уже не ощущаю ее, потому что слишком расстроена другими вещами – Майлзом и тем, что нам со всем этим делать.
Думаю, мрак подходит к концу и я прямо сейчас иду к свету. Я немного колебалась, прежде чем спросить, не хотела услышать «нет». Вопрос начинался так: «В том ли моя судьба?..» Теперь я намного осторожнее, чем в прошлом году, когда обращалась за советом к монетам по любому поводу. Но сейчас пришла пора вопросов, ответы на которые я не хочу знать, и вопросов, задавать которые не имею права.
Майлза нет дома – обедает с братом. Что такое один вечер в долгой череде вечности? Однако же с самого начала меня не оставляло чувство, что времени мало. Его не хватает и не хватит никогда, потому что я люблю Майлза безвременно, неизмеримо, бесконечно. Не он ли сейчас топает внизу, стряхивая с обуви снег? Не он ли поднимается по лестнице на второй этаж? Нет, нет. Это соседский мальчик.
Не хочу, чтобы Майлз пришел сейчас домой и принес с собой беспокойство и хаос. Но почему обязательно беспокойство? Почему обязательно хаос? Почему все мое существо тянется к нему в отчаянном желании?
Я только-только вышла из душа. Уже темнеет, и на прикроватной тумбочке горит лампа. После Интернета, после всего, что я читала, в сердце залегла печаль. И пока темнеет, уйти от печали невозможно. Хочу, чтобы Майлз вернулся. Хочу, чтобы он прямо сейчас оказался дома, но делать с ним здесь ничего не хочу. Еще нужно помыть посуду. Стеснение в груди. Чувствую себя чужой в собственной жизни и не чувствую себя дома. Сижу на кровати, внутри пустота, и нечем занять себя, кроме как слушать эту пустоту, оставшуюся после Интернета, этого визита в никуда. Наступает ночь, и с ней приходит холод, приходит печаль, приходит пустота.
В прошлом месяце мне вдруг пришло в голову, что душа времени имеет какое-то отношение к кокону. И я поставила на стол картинку с коконом. Вот эту:
Недавно я узнала, что происходит в коконе. У гусеницы не вырастают крылышки, она не превращается в бабочку, а превращается в кашицу, растворяется, а уже потом из этой кашицы вырастает новое существо. Почему никто не говорит о кашице? Или о том, что для того чтобы произошли перемены, мы должны на некоторое время стать ничем, кашицей? В таком состоянии ты сейчас и находишься – в состоянии кашицы. Вся твоя жизнь – месиво. Но если ничего не предпринимать, не пытаться выбраться из месива, есть шанс в один прекрасный день выйти из кокона бабочкой. С другой стороны, ты можешь и не стать бабочкой, а снова превратишься в гусеницу. Или навсегда останешься кашицей.