Материнство

Сижу, пишу – надо же открыть простой секрет моего существования, понять, что я за существо такое. В груди свободнее. Оно возвращается, легкое, чудесное ощущение одиночества и бодрости. Возможно, кокон, который мне требуется сделать, формируется в то время, когда я пишу. Входя в него каждый раз, в этот кокон времени и пространства, где все замирает и затихает, мое я становится кашицей, и в ней образуется что-то новое. Здесь, за рабочим столом, время и пространство совершенно бесформенны. Жизнь несет дефект души. Эта я – признаваемая как я, я бесстрашная, я, с которой мне приятнее всего быть. Не та, которая вечно озабочена проблемой выбора или чем-то, а эта – я бесформенная, свободная. В детстве, когда меня спрашивали, каким животным я хотела бы стать, я всегда отвечала: черепахой. Может быть, потому что черепаха всегда дома? Даже тогда из всех возможных мест дом казался наиболее предпочтительным. Если дом – всего лишь кокон, в котором можно писать и не испытывать неудобств, то я носила бы его на спине.

Хочу проводить в нем как можно больше времени, каждый день, и оставаться так долго, как захочется. Пусть он будет моей раковиной, моей защитой от мира. Здесь мне никто не нужен. Здесь мне не хочется плакать, я не испытываю никаких эмоций – ни удовольствия, ни боли.

Но как только я высовываю голову из-под панциря, чтобы пообщаться с людьми, все это сразу исчезает. Раковина, кокон, кашица.

Иногда кажется, что, заходя в Интернет, можно получить те же удовольствия, что и здесь. Зачем идти туда, если на самом деле ты хочешь прийти сюда? Думаю об Интернете и чувствую, как к глазам снова подступают слезы. Должно быть, я уже не в раковине. Мое тело материализуется понемножку, по чуть-чуть – и вот я уже не часть пустоты. Я снова я, но не не-я. Я – не парадоксальная вещь. Ощущение от пребывания в Интернете проходит через несколько часов, как обычный холод. Вот так ощущается Интернет – как обычный холод. Тогда не заходите туда вообще. Или заходите. Немного холодка в сердце – это не так уж плохо. Но не нужно проводить там все время, каждый час, если только этого не требует работа. Мне для работы нужна бесконечность времени. Само слово «бесконечность» звучит так удручающе невозможно, но она достижима в такие моменты, как этот. Это не значит, что для написания книги мне нужна бесконечность времени, но значит, что мне нужен доступ к вечности во времени. В такие мгновения, как это, я могу ее достичь.

* * *

Дожидаясь Майлза у лестницы, я чувствовала себя той самой черепахой, которой хотела стать в детстве. Голова высунулась из-под панциря, но я ощущала его на своей спине – панцирь, который создала, пока писала.

Я ложилась спать, чувствуя в себе пузырь счастья, или сама была этим пузырем счастья, такого счастья, которого не чувствовала давным-давно. Этот пузырь счастья – раковина, что защищала меня. И даже лежа в постели с Майлзом, я знала, что могу втянуть голову внутрь и найти там счастье.

* * *

Прошлым вечером я провела четыре часа в Интернете, читая рассказы страдающих от перепадов настроения женщин. Знакомая картина. Одну половину месяца они хотят убежать от своей жизни, другую половину эта же жизнь представляется им прекрасной. Отслеживая цикл месячных, я понимаю, что со мной происходит то же самое. Но как определить, все ли в порядке с моей жизнью, если одну половину месяца она прекрасна, а другую половину – ужасна? Чему верить? На какой стороне правда? Некоторые женщины в течение одной-двух недель до месячных принимают антидепрессанты. Другие пьют лекарства весь месяц. Есть такие, кто принципиально против лекарств, но это, похоже, не те, кто страдает. Поначалу те, чьи отношения с партнерами, родителями и детьми разрушены до основания, не желали этому верить – признать перед близкими, что их проблемы связаны с ПМС, – особенно потому, что большую часть месяца питали к этим людям не самые лучшие чувства.

Такой, как они, я быть не хочу. Не хочу, чтобы моя жизнь зависела от медикаментов, не хочу признать, что во мне есть что-то, с чем я не могу справиться исключительно волевым усилием. И еще больше не хочу и не могу жить вот так – в слезах каждые полмесяца – до наступления менопаузы. Полмесяца крушить все вокруг, а потом полмесяца отстраивать все заново. От таких мыслей хочется умереть.

Наверное, поговорю с доктором. Или попытаюсь.

Овуляция

Когда-то давно, когда мы трахались и его член был во мне, из глубины тьмы пришло понимание, что мы оба, он и я, были или будем предками. Исходя из понимания нас как предков, я могла бы понять наши ссоры и всю сложность наших отношений.

Я не могла уснуть рядом с другими мужчинами и даже ощущала их в себе как что-то непривычное и чужое. С Майлзом все складывалось превосходно. Когда мы трахались в первый раз, я заметила, что не отстраняюсь – пусть даже самую чуточку – от него подсознательно, как бывает с другими, что мое тело не отвергает его, когда мы голые вместе.