Материнство

Я раздражена? Разочарована? Да, немного. Я хотела избавиться от боли с помощью собственной магии, но, наверное, частная алхимия действует не так хорошо, как антидепрессанты. Философия, психология, Бог, запись снов – они помогают так же хорошо, как кровопускание, пиявки или любое другое медицинское вмешательство, которое не дает эффекта.

Как назвать историю, когда человек опускается, опускается, опускается все ниже, но вместо того чтобы прорваться, увидеть истину и взойти, продолжает опускаться, потом принимает таблетки и восходит? Я не знаю, что это за история.

* * *

Не есть ли эта книга – и не была ли она все время – свидетельство моего глубокого страха перед всем – всей жизнью, всем, что важно для меня?

да

Эта книга о дьяволе или книга дьявола?

нет

Эта книга об ангеле или книга ангела?

да

Это потому что я боролась с ангелом?

да

И теперь я не боюсь?

да

Убоюсь ли я всего этого когда-нибудь снова?

Сегодня рано утром, перед тем как отправиться с визитом к маме в ее новый дом на востоке, я увидела во сне, что лежу на лужайке перед синагогой, возле которой росла. Рядом сидела женщина, внимательная и не очень эмоциональная. Мы говорили о моей матери, о том, что она нечасто проводила со мной время в детстве. Женщина, которую звали Ту Чарин (я вспомнила имя, когда проснулась), не могла понять, почему у меня было так много приходящих нянь. Она понимала, что моя мама работала врачом, но, в ее представлении, это не объясняло необходимости иметь столько суррогатных матерей. Я говорила, что в этом не было ничего плохого, что все няни относились ко мне очень хорошо. Одна из них водила меня в другой район, в красивый дом ее брата. Другие запахи, другая обстановка, ковры на лестницах – мне там нравилось. Наконец Ту Чарин сказала, что ей пора идти, поднялась и, перейдя через дорогу, направилась к станции метро. Я торопливо спросила адрес ее электронной почты. Она назвала:

toucharin@gmail.com.

Глядя ей вслед, я вспомнила, что в детстве придумала такое объяснение: женщина, глубоко увлеченная работой, не может быть заботливой и внимательной матерью; такое совмещение просто невозможно. Я придумала это, чтобы объяснить себе отношение матери, оправдать ее отдаленность от меня. В том, что так получилось, не было маминой вины. Как не было и моей вины.

* * *

Во сне я поняла, что Ту Чарин была, возможно, Хароном: перевозчиком в Гадес, страну мертвых. Еще глубже погрузившись в сон, я перебежала через четырехполосную дорогу, задержавшись ненадолго на покрытом травой островке между двумя потоками машин, вошла через стеклянную дверь на станцию «Эглинтон-Уэст» и подбежала к кассе. Потом спустилась по длинному эскалатору к платформе южного направления.

Следуя за Ту Чарин, я спрашивала себя, не была ли она одной из тех нянь, которая жила с нами и держала меня за руку, когда мне было шесть лет. В поезде вместе с нами оказался незнакомый мужчина, чей пристальный взгляд меня пугал. Помню, я взяла няню за руку и сказала, что боюсь. Она крепко обняла меня и ответила: «Ничего не бойся. Я помолилась за нас обеих». Прежде никто не говорил мне ничего подобного. Мама не верила в Бога, а отец презирал тех, кто верил. Не знаю почему, но мне захотелось, чтобы и у меня было вот это – вера. Я хотела верить так же сильно, как, в моем понимании, верила она. Это была суперсила. Но я знала и то, что никогда не достигну ее веры, что я уже слишком большая, а еще потому что знала: Бога на самом деле нет. Няня же верила по-настоящему, по крайней мере так, что это позволяло ей не бояться.

* * *

Сойдя с эскалатора, я увидела Ту Чарин на платформе и, подойдя, встала рядом с ней. На противоположной платформе, среди ждущих поезда, я заметила двух больших собак. Они еще раньше попались мне на глаза, когда вбежали на станцию следом за мной, сделали два круга и устремились вниз. Минуты через две подошел поезд. Двери открылись и закрылись, и на платформе осталась только одна собака.

Мне было ее жаль. Встревоженная исчезновением друга, собака беспокойно вертела головой. Потом подошел мой поезд, я вспомнила, что забыла оплатить проезд, и просто прошмыгнула мимо контролера.

«Сколько стоит билет?» – спросила я Ту Чарин.

«Три монетки», – сказала она.

Я на секунду смешалась, потом дала ей три монетки и вошла в вагон.

В поезде я вдруг почувствовала, что меня уносит куда-то далеко, прочь от мамы, подруг и Либби, как ту собаку, что уехала одна, не понимая, что наделала и что это значит.

Мама открыла дверь и, ласково улыбнувшись, провела меня по дому, бывшему амбару после реновации, так что теперь он выглядел как обычный жилой дом в районе, населенном в основном представителями среднего класса. Мама призналась, что выходит редко, потому что даже на пенсии продолжает работать.

«Я, бывало, беспокоилась, что упускаю все, что происходит в мире», – сказала она.

«Меня это тоже беспокоит».

«Но в мире ничего не происходит. Не беспокойся. Ты ничего не упускаешь».

* * *