Матрос 30-го Черноморского экипажа Петр Кошка и другие доблестные защитники Севастополя

Опять тихо въ ложементѣ, молча лежатъ пластуны, неподвижно глядя въ темную даль, и, несмотря на темноту, видятъ все, что дѣлается тамъ впереди.

— Діду!... Чуешь?..—слышатся шопотъ.

Чую,—отвѣчаетъ сѣдой усатый пластунъ, вынимая изъ ноженъ кинжалъ. Тамъ, кругомъ гремятъ выстрѣлы, а кругомъ ихъ, кажется все тихо, и ничто не шелохнется. Но старый «дідъ» давно уже слышитъ привычнымъ ухомъ легкій шорохъ ползущаго человѣка.

Подобно тигру, тихо подбирающемуся къ намѣченной имъ жертвѣ, такъ и старый пластунъ, взявъ обнаженный кинжалъ въ зубы и сверкая въ темнотѣ глазами, трогается съ мѣста и, какъ змѣя, не издавая ни малѣйшаго шороха, скользитъ къ предполагаемому врагу. Еще минута, и онъ могучею рукою притискиваетъ къ землѣ какую-то темную фигуру.

Фигура старается увернуться и, получивъ

наконецъ возможность говорить, гнѣвно шепчетъ:

— Чортовъ хохолъ! пусти, дьяволъ...

— Кто ты такій?—шепчитъ «дідъ»,выпуская свою жертву.

— Свой... отзывъ «мушкетъ».

— Добре...

Дѣдъ, спрятавъ кинжалъ въ ножны, ползетъ на свое мѣсто.

Фигура, отыскавъ уроненную блинообразную шапку и надѣвъ ее на затылокъ, ползетъ дальше.

Вотъ онъ миновалъ пластунскій «секретъ», приближается къ стѣнкѣ англійскаго бастіона.

Перелѣзть ровъ дѣло одной минуты.

Остановившись, онъ внимательно оглядываетъ окружавшую его мѣстность. Надъ самой его головой торчитъ, выглядывая черезъ амбразуру, большая пушка.

Не мѣшало бы заклѣпать ее,— думаетъ человѣкъ,—но, пожалуй, надѣлаешь шуму. Не стоитъ.

Бастіонъ отдыхаетъ. Люди повидимому спятъ, забравшись въ свои блиндажи. Остаются только часовые.

Пролѣзая черезъ амбразуру, увидалъ человѣкъ и часоваго, который, обнявъ свое ружье и плотно закутавшись въ плащъ, дремалъ, прислонившись къ стѣнкѣ. Далѣе

были видны сидящіе у огня и лежавшіе люди. Но они были далеко отъ этого мѣста.

Подкравшійся былъ никто иной, какъ Кошка.

Вынувъ изъ ноженъ длинный ножъ, матросъ неслышно проскользнулъ къ часовому, размахнулся—и тотъ съ легкимъ стономъ упалъ на землю. Ударъ былъ вѣрный, въ самое сердце.

— Ружье пригодится,—подумалъ матросъ, кидая его черезъ брустверъ.—Но вѣдь этого мало.

Быстрымъ движеніемъ обшаривъ карманы убитаго, онъ, къ величайшему своему удовольствію, нашелъ въ нихъ кошелекъ съ деньгами, а у борта мундира часы.

Какіе это были часы—золотые или серебряные, справляться было некогда; нужно пользоваться временемъ.

И видитъ своими рысьими глазами матросъ прислоненныя ружья къ стѣнкѣ, вотъ барабанъ лежитъ и тутъ еще чья-то сабля.

— Въ городѣ за нее, любой офицеръ дастъхорошіяденьги,—сообразилъматросъ, присвоивая саблю.—-Теперь, что-же? кажется и разжиться больше нечѣмъ. Эхъ!

Онъ попятился было назадъ, но тутъ

нога его зацѣпила за барабанъ, который издалъ легкій звукъ.

Вдругъ у кошки блеснула неожиданная мысль:

— Ишь дрыхнутъ окаянныя!—подумалъ онъ,—дай-ка я ихъ разбужу.

На барабанѣ лежали и широкій плечевой ремень, въ гайкѣ котораго были воткнуты барабанныя палки.

Кошка приблизился къ амбразурѣ (чтобы удобнѣй было улизнуть, сѣлъ на корточки и, наклонивъ барабанъ между ногъ, размахнулся палками и грянула тревога!

Рокотъ барабана, положимъ, скоро умолкшій, потому что Кошка бросилъ его и кубаремъ полетѣлъ въ ровъ, разбудивъ спавшихъ.

Отыскавъ брошенное ружье и взявъ подъ мышку саблю, удалый матросъ бросился бѣжать напрямикъ къ своему бастіону, совсѣмъ не обращая никакого вниманія на сыпавшіяся вслѣдъ за нимъ пули.

Вдругъ дорогу преградило ему нѣсколько. представшихъ фигуръ.

— Якій такій бісова дытына?— слышитъ онъ сердитый вопросъ.

— Ослѣпъ что-ли?—отвѣчаетъ Кошка. — Это я! У хранцуза былъ, денегъ у нихъ взялъ въ займы безъ отдачи, да еще ружьецомъ да сабелькой меня соблаговолили!

МАТРОСЪ КОШКА.

з

Взбѣшенные убійствомъ часоваго и тревогой, англичане жарятъ цѣлыми залпами, разсчитывая, что хоть какая нибудь изъ тысячи пущенныхъ пуль угодитъ въ русскаго смѣльчака. Но пластуны и самъ виновникъ этой кутерьмы Кошка совершенно не обращаютъ на это вниманія.

— Гарный хлопецъ?—восхищаетъ пластунъ, ударяя по плечу матроса.—Добрый-бы булъ съ тебя казакъ!

Переведя духъ, Кошка направляется къ своему бастіону.

VII.

Иннатій Шевченко.

— Съ Новымъ годомъ! Съ новымъ счастьемъ...

Такъ поздравляли другъ друга офицеры, солдаты и матросы съ наступившимъ новымъ 1854-мъ годымъ.

Подобное поздравленіе какъ-то плохо вяжется, когда къ Севастополю тянутся цѣлыя вереницы носилокъ съ ранеными, прямо въ госпитали, и перевязочные пункты, гдѣ суетился знаменитый старичекъ, докторъ Пироговъ, который, при взглядѣ на каждаго приносимаго, отрывисто назначалъ: «Настолъ!» «Накойку!» «Въ Инженерный! Къ Гущину!» Это значило, что на столахъ совершались спѣшныя операціи отрѣзываніяи отпиливанія рукъ и ногъ, на койкахъ шли перевязки, въ Инженерномъ и Николаевскомъ госпиталяхъ лежали еще терпящіе время и у Гущина, все равно что могила, потому что въ этотъ домъ отсылались только самые безнадежные, и немногіе выходили оттуда.

Съ Новымъ годомъ!..

Но прежде, чѣмъ разсказать, какъ былъ встрѣченъ Новый годъ, мы вернемся немного назадъ.