Мавританская Испания. Эпоха правления халифов. VI–XI века

Однако Альманзор старался считаться с общественными настроениями. Люди хотели видеть монарха. Почему нет? И Хишам проехал по улицам столицы верхом на коне со скипетром в руке. На его голове красовался головной убор, который могли надевать только халифы. Его сопровождал Альманзор и весь двор. На улицах стояли толпы народа, но порядок поддерживался идеальный, и не было слышно ни единого выкрика.

Аврора покорилась неизбежности. Униженная, утомленная, с разбитым сердцем, она пыталась найти забвение в религии. Оставался только Зири. Теперь он был уже не таким грозным, поскольку не мог рассчитывать на моральную поддержку халифа и материальную – Авроры. Альманзор решил, что время для переговоров прошло. Он объявил Зири вне закона и приказал своему человеку по имени Вадхи выступить против него во главе хорошо оснащенной армии.

Можно посчитать маловероятным, что Альманзор начал другую войну прежде, чем завершилась Мавританская кампания, но он не испытывал никаких сомнений. На самом деле Альманзор уже спланировал вместе с графами Леона решительную экспедицию против Бермудо, который, положившись на изменение обстановки в его пользу, вызванное мятежом Зири, осмелился отказаться выплатить дань. Хотя обстоятельства изменились, Альманзор придерживался этого плана. Возможно, он хотел показать Зири, Бермудо и всем прочим врагам, действительным и потенциальным, что может вести две войны одновременно. Как бы то ни было, он не переоценил своих возможностей, поскольку кампания, которую он собирался начать – впоследствии она стала известна как осада Сантьяго-де-Компостела, – оказалась самой известной из всех многочисленных войн, которые он вел за свою долгую карьеру завоевателя.

За исключением Вечного города, в Европе не было места, больше известного своей святостью, чем Компостела в Галисии. Правда, его слава не была давнишней. Согласно легенде, в дни Карла Великого некие люди сказали Теодемиру, епископу Ирии, что они ночью видели странные огни в зарослях, откуда также доносились восхитительные звуки неземной музыки. Решив, что это чудо, Теодемир подготовился к проверке трехдневной молитвой и постом. После этого, войдя в заросли, он обнаружил мраморную гробницу. Божественное вдохновение позволило ему объявить, что это могила святого апостола Иакова, сына Зеведеева, который, согласно традиции, проповедовал Евангелие в Испании. Кроме того, епископ поведал, что, после того как апостол был обезглавлен в Иерусалиме по приказу Ирода, ученики отнесли его тело в Галисию и там похоронили. В другом веке эти утверждения, вероятно, были бы подвергнуты сомнению, но в дни, когда вера была простой, ни у кого не хватало дерзости выражать недоверие, если что-то утверждала церковь. И даже если и были сомневающиеся, торжественное заявление папы Льва III, что гробница, о которой идет речь, – это действительно место захоронения святого Иакова, развеяло все сомнения. Кстати, согласно другой версии, информация, приписываемая епископу, была обнародована папой. В общем, мнение Теодемира посчитали откровением, и жители Галисии возликовали: ведь в их земле покоятся останки святого апостола! По желанию Альфонсо II епископ Ирии с тех пор жил недалеко от места, где был похоронен апостол, а над могилой была построена церковь. Позже Альфонсо возвел более крупное и величественное сооружение, и, вследствие многих чудес, имевших место в его стенах, церковь довольно скоро приобрела широкую известность. К концу X века знаменитая святыня Сантьяго-де-Компостела стала местом паломничества пилигримов из Франции, Германии, Италии и даже из удаленных регионов Востока.

Поэтому в Андалусии все знали о Компостеле и ее величественном соборе, который, по словам арабского хрониста, был для христиан тем же, чем Кааба для мусульман. Тем не менее в Андалусии его знали только по слухам: чтобы увидеть собор, надо было попасть в плен к христианам, поскольку еще ни один арабский принц не рискнул проникнуть со своей армией в этот удаленный и труднопроходимый регион.

Таким образом, Альманзор решил сделать то, о чем никто раньше не помышлял. Он захотел наглядно доказать: то, что невозможно для других, вполне возможно для него. Более того, он затаил честолюбивое желание уничтожить святыню врагов ислама, гробницу апостола, который, как считали леонцы, нередко сражался в их рядах.