Мавританская ведьма (СИ)

  Но волнения остались. Это было похоже на то, как она проснулась вчера утром - ощущение покалывания и возбуждения где-то в нечетком месте над ее животом, что-то, что не давало ей возможности стоять на месте - или идти к весам, что она изначально и сделала, как предполагалось. Она увидела движение под дверью, с трудом отвела взгляд с опушки леса (черт побери, он подошел ближе! До вчерашнего дня расстояние было добрых двести шагов - теперь половина!) И помахала Питеру: которая, вероятно, принадлежала ей. Услышав шаги или звук входной двери, она с любопытством вышла наружу. Он поспешно поднял руку и ответил на приветствие. В его глазах вспыхнула смесь ужаса и страха, которую она сначала не могла объяснить. Он тоже это чувствовал?

  Питер одним быстрым движением развернулся и снова исчез в сарае, и внезапно Лиз почувствовала себя одинокой, ужасно одинокой. Она была последним человеком. Единственное живое существо в огромном вымершем мире. Впервые в жизни она почувствовала, что на самом деле означает слово « одиночество» . «Ты ... чушь собачья, - сердито подумала она. Она была перенапряжена, вот и все.

  Но лес явно подполз немного дальше к дому, и ... а ты истеричный глупый козел, добавила она в раздумье, которого можно свести с ума несколькими шагами.

  И тем не менее ...

  Что-то пошло не так. Лес - ближе он или нет - лежал черной стеной по ту сторону тропы, больше не преграда из прутьев, зарослей, мха и веток, а плотная стена, настолько непроницаемая, что даже поглощала свет. который разбился о озеро позади него. Было темно. Черная линия, не более того.

  Ее глаза искали собаку. Кэрри больше не лаял, а лежал перед своей хижиной в спокойной расслабленной позе, в которой он любил засыпать на солнышке. По крайней мере, это было первое впечатление, которое она произвела.

  Потом она увидела, что это неправильно. Кэрри, по- видимому, был неподвижен и, очевидно, дремал на солнышке. Его могучий серый череп покоился на сложенных передних лапах, тонкий хвост, длиной почти с предплечье Лиз, загибался под его задом. «Собаки вцепляются в хвост, когда им страшно», - подумала Лиз. И на самом деле его глаза были приоткрыты, губы слегка раздвинуты, как будто он не совсем решил, продолжать лаять или нет, обычно грустные висячие уши слегка приподнялись.

  Собака спокойно лежала на солнышке, но было напряжено, как стальная пружина.

  И его внимание было явно обращено на лес.

  Лиз заколебалась. Она предположила, что она просто истерична - может быть, немного сумасшедшая, почему бы и нет? - всерьез задумался. Но это не объясняло поведения Кэрри.

  Она сделала шаг к собаке. Кэрри подняла глаза, моргнула и издала странный звук: смесь угрозы и хныканья, рычания и вой в то же время, чего она никогда раньше не слышала. Затем его голова упала на лапы. Его маленькие умные глаза снова устремились на лес. Его губы продолжали расти. Из его груди вырвался низкий рык, не очень громкий, но чрезвычайно угрожающий.

  Лиз вздрогнула. Несмотря на полуденную жару, она внезапно замерзла. Затем она резко повернулась и медленно пошла к опушке леса. Она боялась входить в эту темную часть мира и даже приближаться к ней, но она также знала, что если она этого не сделает, то, вероятно, сойдет с ума. Ей нужно было выяснить, что происходит, что происходит - с ней или с этим лесом - и она не собиралась позволять нескольким шагам или собственной истерии разубедить ее.

  Она пыталась сосчитать свои шаги, приближаясь к тропе, просто чтобы посмотреть, действительно ли лес ближе, но она не могла: где-то между пятидесяти и ста пятидесятилетием он потерял свою нить и даже не могла вспомнить, где она было примерно. Как будто где-то поблизости был глушитель, который заглушал их умы, как только они приближались к его частоте.

  Она вышла из двора, вышла на изрезанную колеями дорожку и снова остановилась. Лес не утратил своей нереальной черноты, хотя теперь он был близок к нему.