— А твои на даче сейчас?
Витя на пару секунд растерялся от странного вопроса.
— Нет.
— Отвези меня туда.
— Одного?
— Нет, — усмехнулся Мажарин, приходя в себя, — нас двоих. Меня и беленькую.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Серега, может, это и глупо звучит, но все не так уж плохо…
Савину не понравилась эта идея, но едва ли Мажарина сейчас можно переубедить.
Может, и не стоило переубеждать…
— Все охеренно, Витек, не переживай, — прочитал по лицу его сомнения, — закроешь меня там на два дня, никуда я не денусь. Не в состоянии буду, — снова мрачно усмехнулся и, пошарив в карманах пиджака, выложил на стол ключи от квартиры и машины, документы, сотовый: — А это пусть у тебя побудет. Вернешь, когда за мной приедешь. Только раньше не приезжай.
Послезавтра. Понял? — дождался, пока Савин кивнет. — На твоей поедем, а мою потом отгони домой, будь другом. Ешь, и поехали, а то тебе еще домой возвращаться.
— Ладно, — сокрушенно вздохнул Виктор и не удержался от бессмысленного вопроса: — Что теперь делать будешь?
— Нажрусь, проблююсь и снова начну жизнь из воздуха строить. Мне не привыкать. Я же продавец воздуха, ты забыл? Мне не привыкать жизнь из воздуха строить.
Вот только перетру все это дерьмо, пережую, запью и начну…
Глава 16
— Мажарин, ты чего прогуливаешь? — спросила Марина, тайно удивившись, откуда у самой силы взялись для этого злого вопроса. — Шестой день сегодня, у тебя еще четыре осталось.
— Я успею, не переживай.
— Что успеешь?
— Ты плачешь?
— Нет.
— Плачешь.
— Рыдаю! — снова рявкнула в трубку. — Навзрыд! Все семь лет!
— Я сейчас приеду.
Сейчас приеду…
А сам все еще лежал на кровати и смотрел в черный потолок. Черный, потому что в комнате темно. За окном тоже. Везде тьма. Только в душе наконец немного посветлело: всколыхнулось нечто похожее на радость. Не от Маринкиных слез, а от осознания, что она его ждет. Ее голос, уставший и заплаканный, дал ему новый толчок, разогнав застоявшуюся кровь.
Ждет, потому что нужен.
Что-то горячей волной прошло в нем от этого понимания. Что-то давно утерянное и забытое зажгло сердце новым огнем. Не все еще принял и переварил, но знал, что если не поднимется именно сейчас и не сделает ничего, то позже, когда окончательно придет в себя, пожалеет о промедлении.
Он еще спрашивает, плакала ли…
Конечно, плакала!
Два дня Мажарин не появлялся.
Рыдала!
С ним невыносимо трудно — без него невозможно. Лучше и дальше мучиться, но, чтобы он рядом был. Видеть его, слышать.
Марина сжала ладонями голову и закачалась, издавая бессмысленный протяжный звук.
Нужно подняться, привести себя в порядок и убрать бардак в спальне. Снова вещи из шкафа повыбрасывала, придумывала, что надеть, но так и не придумала. Натянула толстовку на голое тело, только трусики под ней.
Сергей, наверное, увидев у нее в шкафу столько мужских шмоток, подумал, что она совсем спятила. Ну да, живя с Мажариным, бывало, носила его толстовки. Это было романтично и символично — завернуться в его кофту, согреться в ней.
Позже специально купила именно такие вещи, большие и свободные, чтобы скрывали ее скованность. Полгода пришлось ходить в пластмассовом корсете, отлитом по телу, а в нем лишнего движения не сделаешь, не до красоты совсем.
Парфюм специально купила, тут сказать нечего. Скучала невыносимо. С огромным трудом переживала разрыв, долго принимая реальность без Мажарина. Хоть что-то было нужно о нем напоминающее, хоть какая-то его частичка, иначе бы не выжила, сошла с ума. Ничего не осталось у нее.
Ни вещей каких-то, ни фото. Запах парфюма — это единственное, что могла найти…
Не спятила она — всего лишь создала мир, в котором чужакам не место. Мир, где она будет чувствовать себя уютно и защищенно, и никто не сможет ее больше обидеть. У нее наконец появился свой дом, который стал крепостью.
Кто-то ищет ярких впечатлений, драйва, кайфа, с катушек слетая от рутины.
Маринка свою рутину обожала. С понедельника по пятницу перебирала бумажки в промышленно-торговой фирме. Одни и те же люди вокруг, скучная работа, однообразные выходные. Ничего нового — значит ничего опасного. Раньше…
Теперь долгожданный отпуск. Свобода с душой в ловушке. Мажарин. Тот человек, которого любила всем сердцем, пропускал через все круги ада.
Не потому, что садист и извращенец, как Харин. Нет. Мажарин возвращал к тем моментам прошлой жизни, которые она давно похоронила. Смогла.
Не о Вене думала — его издевательствах и своих страданиях.
Не о себе все семь лет плакала.
Харин, страшный ублюдок, понял тогда, что она стала равнодушна к его истязаниям (насколько вообще можно стать к этому равнодушной). Не заплачет, не будет умолять о пощаде, все позволит ему, и ее даже не затошнит.
Поэтому он искалечил Мажарина, тем самым продлив ее муки до бесконечности. На следующие семь лет хватило и еще на столько же хватит.
До конца жизни хватит.
Этот урод ведь мог запросто убить Сережу, но не убил. Не нужна ему эта смерть.
Не его он наказывал — он ее наказывал. Потому что она его игрушка. Игрушка нарушила правила, и ее наказали. А Мажарина в живых оставили — на всю жизнь ей напоминание, что она одна во всем виновата.