Мажарин

Не за себя семь лет плакала. За Сережу. Он ее спас — вытянул тогда из беспросветной глуши, из гнилой трясины, а она его — погубила.

Часто думала, как они могли избежать этой трагедии, но так ничего и не надумала.

Расскажи она про Харина, разве Мажарин остался бы в стороне?

Очень сомнительно.

Из сети путаных мыслей ее вырвал дверной звонок, который в голове прозвучал не мелодичной трелью, а барабанной дробью. Марина вскочила с дивана и сделала несколько коротких ненужных пробежек, разрываясь между ванной и платяным шкафом: умыться или переодеться.

Не сделав ни первого, ни второго, она ринулась в прихожую и встретила Мажарина в чем была. Но тут же шарахнулась от него, будто чего-то испугавшись.

— Чего вырядился, как на праздник?

Он оглядел себя и слегка пожал плечами.

На нем светлые джинсы и белая льняная рубашка с черными пуговицами. Ничего праздничного в этом не видел. Рубашку выбрал без умысла, второпях схватив с вешалки первую, которая попалась под руку.

— Сережа, с тобой все в порядке? — попятилась от него в гостиную.

Мажарин странно смотрел на нее, все еще не сказав ни слова и даже не поздоровавшись. Что-то изменилось в нем. Не могла понять что.

— Нет, — ответил глухо, когда она уже забыла, о чем спрашивала.

— Что нет?

— Не в порядке, — смотрел и не узнавал ее.

Или наоборот — узнавал? Наконец узнал и увидел в ней свою Маринку. Ту, от которой семь лет назад с ума сошел.

— Мажарин, ты пьян? Ты пьяный за рулем?

— Нет. Я трезвее, чем стекло. Уже.

— Ты пил?

— Было дело, — пошел за ней, завороженно и одержимо всматриваясь в лицо.

И больше ни слова. Кружили по гостиной, присматриваясь и принюхиваясь, словно до этого не виделись и вот только встретились. Он шел за ней, она почему-то отступала, пятясь и не останавливаясь. Наконец присела на диван и тут же вскочила. Сергей притянул ее к себе, резко схватив за руки.

Маринку пронзил болезненный жар — в голове помутнело. От Сережи сегодня пахло тем парфюмом, что стоял у нее в ванной, но на его горячей коже он звучал совершенно иначе. Не кричал, а окутывал и обволакивал. Глубокий, свежий.

Холодный и мощный, как горная река. Еще эта белая рубашка…

Мажарин прижал ее к себе, крепко обхватив руками за плечи. Марина заупрямилась, пытаясь его оттолкнуть.

— Я знаю, что надо сделать, и тогда все кончится, — быстро зашептала, закрыв ему рот ладонью. То ли молчать заставляла, то ли не давала себя целовать. — Тебе сразу станет легче… потому что все кончится. Отпусти.

Ослабив свою хватку, одернул от лица ее руку.

Какие-то доли секунды.

Ее дикий рывок — звон разбитой напольной вазы, которую Маринка сбила, выбегая из гостиной.

Его мысль в голове ослепляющей вспышкой и рев:

— Марина!

Он уже на пороге кухни. Маринка с ножом в руке.

— Стой. Не делай этого, — заговорил холодно, а внутри горело. Будто несколько километров пробежал или вдохнул раскаленный воздух.

Она замерла, но нож от запястья не отняла.

— Я вчера тоже думал: нахуй все послать или повеситься, — не смотрел на ее руку, боясь потерять взгляд. Точно видел, что сделает это — резанет до самой кости. Потому что глаза… глаза у нее отрешенные, как остывшие.

Уставшие. От жизни.

После этих слов она чуть нахмурилась, насторожившись, и Сергей незаметно вздохнул, почти без воздуха, одной грудной клеткой.

— Выбрал первое.

Ее ответом был тоже вздох. Только громкий. Со стоном.

— Теперь ты меня бросить решила? Как тогда? — внешне немного удивился, для нее, но внутри не удивился ничуть.

— Я тебя тогда не бросала.

— Раз тогда не бросала, куда теперь собралась? Меня с собой забирай. Что мне тут без тебя делать? Я без тебя не смогу.

— А как ты без меня до этого жил? Целых семь лет?

— Хуево. Хорошо бы жил — не пришел, — с каменной уверенностью признался он.

Не сдерживался, говорил действительно спокойно и ровно, потому что, идя к ней, сразу настроился на бесконечное терпение. Знал: легко не будет, придется говорить об одном и том же. Много. Часто. Постоянно об одном и том же, но, чтобы ей казалось, что говорят они о разном, а он всего лишь о том, что она ни в чем не виновата.

— Так будет лучше.

— Кому лучше?

— Тебе.

— Мне — нет.

— Ты меня ненавидишь.

— Нет.

— Нет? — переспросила, как ему показалось с надеждой.

— Нет.

— Люблю…

Хотел сказать. Сказал бы. Но, ебвашумать, не так же! Они и так с Маринкой по горло в крови, что ж и первое признание кровью марать? По-другому хотел. Чтобы на этот раз все по-другому…

— Я другое чувствую. Совсем. Ты же дашь мне возможность сказать, что именно я чувствую? Тогда не успел. Куда ты без меня собралась? Мне сейчас плохо. Хочешь, чтобы стало еще хуже?

— Нет.

— Я там был. По небу погулял, бога, правда, не видел, может, оно и хорошо. Нет там ничего интересного, на земле лучше. Положи нож, Мариша.

— Я тебя не бросала. Никогда бы не бросила. Никогда в жизни, — произнесла с твердым отчаянием. — Он меня не отпустил. Я просто не смогла вернуться. Тогда все было из-за тебя и ради тебя.

— Я знаю. Это должно было быть наше время. Наши семь лет. Мы бы не расстались, правда?

Марина кивнула. Потом замотала головой.