Мазохизм смерти и мазохизм жизни

Описывая утрату уважения к себе и нападение на объект, мы приблизились к самому центру фрейдовского описания работы меланхолии. Выше мы процитировали достаточно длинный фрагмент о том что Фрейд думал, как нам кажется, по поводу работы меланхолии (в сравнении с работой горя), это описание нуждается в дополнении, именно это станет предметом следующей главы.

Вернемся к этой цитате (которая следует за вышеприведенной): «Мы видим, что Я унижает себя и проявляет ярость по отношению к себе, и так же мало, как и больной, понимаем, к чему это может привести и как это можно изменить. Такую заслугу мы можем скорее приписать бессознательной части работы, поскольку между работой меланхолии и работой печали нетрудно увидеть важную аналогию» (Freud, 1968, p. 171–172; курсив мой. – Б. Р.). Остановимся немного на этой цитате для того, чтобы уточнить, что мы находимся в самом центре сравнения между работой меланхолии и работой горя и что речь идет о том, чтобы показать, с одной стороны, на аналогию и, естественно, с другой стороны – на их различия, что нас будет интересовать больше. Продолжаю цитату: «Подобно тому, как печаль побуждает Я отказаться от объекта, объявляя объект мертвым и предлагая Я в виде награды остаться в живых. Точно также, каждый отдельный конфликт амбивалентности ослабляет фиксацию либидо на объекте, обесценивая его и унижая, словно убивая» (ibid.). Далее, описывая объект, он отмечает: «Объект оказался отвергнутым как не имеющий ценности» (ibid.).

Аналогия между этими двумя способами работы ясна: и в одном и во втором случае происходит дезинвестиция объекта, можно даже сказать, смерть объекта в качестве объекта. Нас особенно интересует способ, каким работа меланхолии производит это умерщвление, эту дезинвестицию объекта. Как мы уже видели, работа меланхолии имеет своей целью нарциссическую дезинвестицию объекта; но описанное в тексте обесценивание объекта, его унижение, его ослабление имеет своей целью сделать объект в глазах субъекта недостойным для нарциссического инвестирования. Нарциссическое инвестирование объекта связано с его идеализацией, при меланхолии же обесценивание объекта имеет своей целью устранить его идеализацию, сделать последнюю невозможной. С точки зрения метапсихологии в этом случае идет речь о том, что Идеал Я субъекта разрушает идеализацию объекта, делая его несоответствующим этому Идеалу Я. Однако не следует забывать, что такая обесценивающая атака на объект производится посредством интроекции объекта, с клинической точки зрения это выглядит как самообесценивание, снижение уважения к себе, это создает впечатление, что Идеал Я субъекта его же и уничтожает, а в реальности он должен уничтожить объект (избить до смерти, как говорит Фрейд…). Нас не удивляет, что отсутствие уважения к себе является одним из главных и дифференциальных (по сравнению с горем) симптомов при меланхолии, однако следует уточнить, что этот феномен является видимым результатом той работы меланхолии, которая производится за кулисами.

Обратимся к заключительным словам приведенного фрагмента, которые представляют для Фрейда описание окончания приступа меланхолии или же момент, в котором работа меланхолии достигла своей цели: «Возможно, Я при этом наслаждается тем, что может признать себя лучшим, превосходящим объект» (ibid., p. 172; курсив мой. – Б. Р.). Перейдем к другому текст у, имеющему тот же смысл, что и процитированный выше, но вводящему важный оттенок с помощью клинического примера: «Таким образом, ключ к пониманию картины болезни появляется только в том случае, когда самообвинение трактовать как упреки в адрес объекта любви, которые перекладываются с него на собственное Я. Жена, вслух жалеющая своего мужа за то, что он связался с такой нерадивой женщиной, желает, собственно говоря, обвинить в нерадивости мужа, что бы под этим ни подразумевалось» (ibid., p. 156). И далее: «Так же и поведение больных становится теперь намного понятнее. Их жалобы [Klagen] – это обвинения [Anklagen], в соответствии со старым значением слова; они не стыдятся и не скрываются потому, что все уничижительное, сказанное ими про себя, в сущности, относится к кому-то другому…» (ibid., p. 156–157).