Мазохизм смерти и мазохизм жизни

Это все очевидно, однако необходимо заметить, что все это было бы невозможным без интроекции-идентификации. На протяжении данной статьи мы уже говорили об интроекции и идентификации для того, чтобы обозначить интериоризацию объекта в Я, но мы не различали эти термины. Пришло время это сделать. Нам кажется, что интроекция является процессом, коррелирующим с проекцией, укрывающей внутри Я интроект, который Я может в любой момент вновь проецировать без того, чтобы само Я об этом знало, этот процесс глубинно меняет Я; идентификация, наоборот, не является лишь интроектом внутри Я, она является трансформацией, ремоделированием самого Я, согласно модели объекта. В некоторых случаях такое ремоделирование может стать окончательной чертой характера Я. Несмотря на это различие, Фрейд использует вновь и вновь то один, то другой термин: в «Печали и меланхолии» преобладает «идентификация», наоборот, в главе об идентификации из статьи «Психология масс и анализ Я», когда Фрейд приводит психопатологические примеры, относящиеся к идентификации, он говорит: «Другой пример такого рода интроекции объекта мы можем найти в анализе меланхолии…» (Freud, 1981c, p. 172; курсив мой. – Б. Р.).

Мы полагаем, что в мышлении Фрейда интроекция и идентификация не идентичны друг другу, они располагаются в едином отрезке, где то, что начинается как помещение «интроекта» в Я, способно стать ремоделированием Я, согласно модели этого интроецированного объекта, и тогда интроекция становится идентификацией. Нам кажется, что в случае приступа меланхолии мы имеем дело чаще с интроекцией, однако это такая интроекция, которая стремится стать идентификацией в случае, если работа меланхолии удачна. Меланхолик интроецирует объект для того, чтобы свободно проявлять по отношению к нему свой садизм, интроекция является необходимым и неизбежным условием для возможности переживания садизма. Без интроекции чувство вины меланхолика заставляет садизм молчать; если интроекция имеет место, садизм может проявляться свободно, потому, что он является одновременно атакой на субъект и становится самообвинением. Мы уже процитировали фрагмент из «Печали и меланхолии», который следует за приведенным выше фрагментом: «При обоих поражениях больных обычно все еще удается окольным путем через самонаказание отомстить первоначальным объектам и мучить своих любимых…» (Freud, 1968a, p. 162; курсив мой. – Б. Р.).

(Бессознательное) чувство вины, запрещающее меланхолику нападать на объект, который не интроецирован в его собственное Я, переживается сознательно, когда осуществляется контринвестиция в самообвинение в ходе контрпартии вследствие интроекции.

Мы выдвигаем гипотезу о том, что работа меланхолии может привести к реинвестированию нового (внешнего) объекта, другой персоны, при условии, что интроекция развивается и трансформируется в идентификацию, а также переживается чувство вины по отношению к потерянному объекту. Эти два явления связаны друг с другом. Впрочем, мы знаем, и Фрейд неустанно на это указывал, что именно чувство вины трансформирует садизм в мазохизм[35]. При меланхолии осознание чувства вины может появиться лишь в условиях установившейся интроекции и ее развития в сторону идентификации с садируемым объектом. Также интроекция и ее трансформирование в идентификацию и появление сознательного чувства вины превращают аутосадизм меланхолика в мазохизм.

Если мы вернемся к трем этапам, описанным во «Влечениях и их судьбе», мы перейдем от пункта б) к пункту в), в котором Фрейд говорит, что он связан с возвращением к объекту: «(в) вновь в качестве объекта ищут постороннюю персону, которая из-за произошедшего изменения цели должна взять на себя роль субъекта» (ibid., p. 27). Иными словами, при достижении уровня мазохизма происходит обращение к внешнему объекту, к кому-то, кто возьмет на себя роль садистического статиста при меланхолике, ставшем мазохистом.

Если вернуться к Арианне, в своих контртрансференциальных переживаниях я чувствовал себя особо присутствующим именно в те моменты, когда она меня обвиняла в том, что я заставляю ее страдать, или когда она меня обвиняла в том, что я не позволяю ей от себя избавиться (то есть она в моей власти), и в том, что она страдает из-за моего присутствия. Иначе говоря, я чувствовал более всего себя присутствующим для нее тогда, когда она инвестировала меня как садистический объект, как необходимый партнер для формирования мазохизма.