Лука дошел до арсенала, где, как он знал, иногда подрабатывал плотником Фенсу. На второй день его удалось разыскать.
Фенсу принялся рассказывать Луке, где на южном берегу можно найти Якобуса, в то время как взгляд его был устремлен на север. Лука воздел руки к небу и покачал головой:
– Я больше не хочу позориться из-за нее. У меня работа!
Фенсу подключил к поискам Елену. Та оставила Моисея с Элли, а сама прочесывала луга, где обычно охотился Якобус, и проверяла источники, где он набирал воду.
Фенсу заглянул во все пещеры вблизи Мекор-Хаким. Он звал, но все напрасно. Ему отвечало лишь гулкое эхо. Он добрался на лодке до Гоцо, где Якобус жил, будучи мальчишкой. Прошелся вдоль скал, выискивая следы, которые мог оставить птицелов.
Ничего.
– Если он прячется, – сказал Фенсу Елене, – то у него это слишком хорошо получается. Мы не найдем его, пока он сам не захочет, чтобы мы его нашли. Возможно, он мертв.
– Не верю, – возразила Елена. – Но если мы не можем найти Якобуса, то должны попытаться спасти Марию. Возможно, надо нанять моряков или…
– Ты с ума сошла!
– Она бы сделала это для нас не задумываясь! И ты это знаешь!
– Да, у нее тоже с головой не в порядке.
Фенсу не был трусом, но слишком хорошо понимал положение вещей.
– Мария где-то во дворце. Нам даже неизвестно, где именно. Дворец надежно охраняется, как и любой форт. Мы ничего не можем для нее сделать. По крайней мере, пока. Пока не найдем Якобуса.
Елена понимала, что он прав.
Люк открылся. Кристиан поморщился. Даже такой слабый свет казался резким.
Стукнув его по спине, на пол упала небольшая буханка хлеба. Кристиан потянулся за ней. Пальцы отрывали кусочки мякоти, которые таяли во рту. Кристиан уловил еще какой-то полузабытый запах. Апельсин! Кристиан принялся ползать на четвереньках, пока не нашел фрукт рядом с нужником. Круглый, шершавый, прекрасный. Лежа на спине, Кристиан начал кусать его, прямо с кожурой и косточками. Сладкий сок тек по бороде.
Кристиан сделал большой глоток воды из фляги и снова почувствовал что-то необычное. То, что он чуть не упустил. Что-то было привязано к горлышку фляги. Он пощупал пальцами. Какая-то бумажка. Кто-то послал ему сообщение.
Три дня спустя Кристиан был готов к приходу стражника. Как только открылся люк, Кристиан не стал смотреть наверх, а уставился на бумажку, которую держал в руках. Свет был таким ярким, что он зажмурился. Проморгавшись, Кристиан выругался. Он держал листок вверх ногами. Дрожащими от спешки руками Кристиан перевернул бумажку.
Позади него с глухим стуком упал сверток с едой. Стражник вытянул наверх пустую флягу и опустил новую.
«Кристиан, – начиналась записка, и он сразу же узнал почерк Бертрана. – Наслаждайся апельсином. С тебя твоя лучшая пара сапог. Мы делаем все возможное, чтобы повлиять на твою…»
Люк закрылся. Кристиан застонал. Теперь еще три дня ждать, пока принесут хлеб и можно будет дочитать предложение.
– Пожалуйста, не будь витиеватым и многословным, друг мой, – пробормотал Кристиан. – Иначе мне понадобится месяц, чтобы прочитать твою записку.
Он был глубоко тронут тем, что Бертран рисковал своей безопасностью ради того, чтобы передать ему еду и записку, хотя и знал, что Бертран из тех счастливчиков, кому все сходит с рук. Он много раз нарушал правила ордена и ни разу не попался.
Прошло три дня. Люк открылся снова.
«…судьбу. Великий госпитальер защищал тебя на совете. У тебя много друзей в ордене, но великий магистр решил сделать из тебя показательный пример. Не падай духом. Я не успокоюсь, пока ты не выйдешь на свободу. К сожалению, Мария Борг…»
Снаружи бушевал
Бертран написал «К сожалению». Значит, плохие новости.
Мария Борг… мертва?
Мария Борг… изгнана? Что может с ней сделать великий магистр? Недостаточно мучений самого Кристиана, так ла Валетт решил наказать его еще и через нее?
Что еще могло случиться? Вдруг она сорвалась со скалы и…
Сальваго. Ну конечно. Тут дело не в ла Валетте. Виноват викарий инквизитора, этот дьявол во плоти.
Теперь Кристиан с ума сходил от страха. Он ругал Бертрана за то, что тот вообще вышел с ним на связь, ненавидел его за то, что оставил его мучиться в неведении.
– Ла Валетт, мерзавец, выпусти меня! Дай мне
Он стучал, пока не разбил кулаки в кровь, царапал известняк, пока не обломал все ногти. Его ярость разбилась о прочный камень. Если кто-то и слышал его вспышку гнева, то проигнорировал ее. Еще два дня прошли как в тумане. Никогда еще два дня жизни не казались ему такими бесконечно долгими.