Меч и ятаган

Как и предвидел ла Валетт, решение турок сначала взять форт Сант-Эльмо дало защитникам Биргу и Сенглеа драгоценное время, чтобы укрепить оборону. Над этой задачей трудились до полного изнеможения все физически пригодные жители.

Великий магистр быстро реагировал на развитие событий. Турки расставили новые пушки на огневых позициях для обстрела форта Сант-Анджело и оконечности Сенглеа. Ла Валетт приказал потопить на мелководье галеры ордена, по которым велась стрельба, чтобы их легко можно было поднять со дна. Он очистил бастионы Сант-Анджело и возвел равелин, устроив достаточно высокую площадку для пушек, откуда можно было обстреливать некоторые турецкие позиции. Освободил из темниц под фортом Сант-Анджело всех оставшихся узников, кроме рабов-мусульман, и пообещал помилование всякому, кто будет защищать христианскую веру.

Епископ Доменико Кубельес на время осады формально приостановил инквизицию. По его указанию дворец переделали в убежище для гражданского населения и их домашних животных, сад превратился в пастбище для коз, а на кухне теперь варили огромные чаны супа. По приказу епископа серебряная посуда и канделябры, доставленные из всех приходов, переплавили, а серебро передали великому магистру для нужд обороны. Без суда и канцелярских проволочек Джулио Сальваго вновь стал доном Сальваго, отцом Сальваго, капелланом нового прихода, вверенного ему Кубельесом и состоящего из подвалов и катакомб под дворцом. В тот день, когда пришли турки, Сальваго, стоя на крепостной стене, почувствовал прежний страх – физическую тошноту от насилия, направленного на него. Он смотрел на турецкий флот и молил Бога дать ему сил противостоять главным врагам Церкви и христианства. Он спустился в свой новый приход. В этой роли он чувствовал себя скованно, не в своей тарелке. Народ смотрел на него иначе, чем в дни его службы в церкви Святой Агаты. Люди не знали, как его воспринимать – как капеллана или как викария.

Первую неделю Сальваго в основном проводил время в уединении, за чтением или молитвой. Мягкими упреками епископу удалось вытащить его из кельи. Темницы были наполнены влажным от пота воздухом, криками, немытыми человеческими телами, в страхе жавшимися друг к другу.

– Хорошо бы помочь им молитвой, дон Сальваго, – сказал Кубельес. – Но думаю, вам тогда придется испачкать руки.

После этого Сальваго с головой бросился выполнять новую миссию. Он утешал больных, молился вместе с напуганными и помогал кормить бедных. Он выносил ночные горшки и раздавал еду, приготовленную на жаровнях, которые раньше служили орудием пыток. Однажды утром он покрестил младенца и отслужил последний молебен по его матери. Чем больше он посвящал себя своей старой работе, тем лучше себя чувствовал. Он вдруг осознал, как приятно гнуть спину ради своей паствы. Зловоние темниц и потребности их обитателей постепенно стирали с викария глянцевый блеск.

Надо было разнести еду, успокоить детей и животных… Он толком не знал, что делать с животными. Свиньи и козы, как и люди, свободно бродили по темным коридорам. Только собак выдворили этим утром по приказу великого магистра. Ла Валетт велел всех их убить, даже своих любимых охотничьих псов, чтобы не мешали по ночам часовым и чтобы не тратить на них драгоценную пищу и воду. Сальваго выманил собак и увел их подальше от детей, наверх, во двор, где один из фамильяров капитана делла верга выполнил приказ.

Даже глубоко под землей невозможно было избежать грохота пушек. Пушечные ядра приземлялись на улицах вокруг площади. Одно ядро отскочило от бастиона Прованса и ударило в епископский дворец – достаточно сильно, чтобы разрушить часть стены. Камнем убило двух женщин и козу. Какими бы ужасными ни воспринимались подобные выстрелы, это было ничто по сравнению с тем, что испытывал на себе форт Сант-Эльмо. Когда выстрел раздавался слишком близко, Сальваго, как и все остальные, содрогался вместе с землей. В такие минуты темницы наполнялись гимнами и молитвами – так женщины и мужчины старались заглушить звуки войны.

Глава 37

Пушки Шиберраса осыпали форт Сант-Эльмо градом залпов. Громыхало и днем и ночью без передышки, так что невозможно было спать. В жаркие безветренные дни поднималась такая густая желтая пыль, что внутри форта ничего было не разглядеть. Турецкие артиллеристы били в определенные участки стены, со знанием дела чередуя железные и каменные ядра, по-разному влияющие на каменную кладку. Через несколько часов после начала бомбардировки стены уже дали трещины. Каждого защитника, осмелившегося высунуть голову со своей стороны форта, тут же убивали снайперы, прячущиеся от ответного огня за специальными ширмами и прикрываемые пушками сзади. Следовательно, дозорные не могли стрелять по рабам, потеющим в траншеях и приближающим смерть защитников с каждым взмахом лопаты. Артиллеристы внутри форта стреляли из своих пушек, однако их цели располагались высоко на холмах и были труднодостижимы.