Меч истины (СИ)

Галл поверил мне. Для меня это было неоспоримо. Я выполнил то, что не мог сделать никто кроме меня. Теперь я был спокоен и понимал необходимость воздаяния. Покинув пустырь, я спустился к таверне. Вошёл в открытые ворота конюшни. Там было тепло и пахло жизнью, которой я уже не принадлежал. Я готов был к тому, что животные встретят меня – создание мрака – возмущённым ржанием. Но было тихо. Прошёл в крайний денник, где стояла крупная лошадь то ли гнедой, то ли вороной масти, в темноте разглядеть было трудно. Животное доверчиво сунулось ко мне тёплой мордой, жарко дохнуло в лицо. Я прижался щекой к бархатистому храпу. Лошади было всё равно праведник я или предатель, её ласковое тепло согрело мою иззябшую душу.

Почему-то я подумал о матери, которой никогда не знал. Раньше я думал о ней с ноющей обидой брошенного ребёнка, теперь же во мне не осталось злости.

Что если она материнским чутьём уже тогда ощущала, кого произвела на свет? Быть может, она хотела защитить меня от злой судьбы, оставляя на пороге пристанища той религии, которая почитает предательство худшим из грехов?

Слёз больше не было. Они иссякли, еще когда искал Лугия. Где-то тут должны быть вожжи. Моя рука нащупала их в темноте, висящие на крюке, вбитом в стену. Я намотал их на ладонь и тихонько выскользнул из конюшни.

За городскими воротами я оказался, когда бархатная чернота ночи стала подёргиваться белесоватым утренним налётом. Ночная стража равнодушно проводила меня полусонными взглядами. Охранникам не было дела до тех, кто покидал город. Я медленно брёл, пока не оказался на берегу. Прибой был небольшим, море лениво шуршало мелкими волнами. На рассвете обычно поднимается ветер. Скоро он задует, но я этого, скорее всего, не услышу. Время самоубийц и преступников – ночь.

Вода была уже по-осеннему холодной, но я всё равно вошёл в море. Моё тело некому будет обмыть. Я позабочусь об этом сам.

Дерево стояло на холме недалеко от того места, где я купался. Это, конечно, была не осина. Это был дуб, настолько высокий, что напрочь искоренил всякую поросль у своих корней. Я испугался, что не достигну его могучих нижних ветвей, чтобы замотать вожжи. Ободрал себе все пальцы и колени, карабкаясь по шершавому стволу, но мне это удалось. Сидя на толстой ветке, я сделал петлю и набросил её себе на шею.

Прости меня, Господи! Тебе судить, какого наказания заслуживает моя пропащая жизнь. Я знаю, что совершаю очередной тяжкий грех. А ведь некоторое время назад считал себя праведником. Бессмысленная гордыня недалёкого ума! Отец Всеприсущий, в твоих силах хранить этот мир от таких грешников, как я. Верую, Господи, в твою истину, верую в твою мудрость. Ты разберёшь, как со мною следует поступить. Я безропотно приму Твою волю и покорюсь Твоему решению!

Последнее, что уловил мой угасающий разум, был сильный запах конского пота, исходящий от вожжей. Потом не было ничего.

*

Сладкий запах подсохшей травы… Я помню, что ещё совсем неразумным ребёнком любил забираться на сеновал. Я даже засыпал, зарывшись в сладостно пахнувшее сено, и брат Симеон подолгу искал меня, обливаясь потом и употребляя выражения, которые святым отцам знать неподобно.

Сено кололось и щекотало мне босые ступни. Уже брезжит рассвет. Конечно, я опять заснул. И сейчас появится суровый келарь, чтобы, ущемив за ухо, выпроводить меня на свет Божий. Да ещё и помянет при этом все страсти Господни!

Ну, вот! Но зачем же поливать меня водой, ведь я уже проснулся!

С невнятным мычанием я разлепил веки. Водой меня действительно поливали, однако толстый келарь тут был совершенно ни при чём. Я резко сел и закашлялся, ощутив саднящую боль в горле. Тут я вспомнил всё: своё предательство, судьбу Визария, ярость желтоволосого галла, самоубийство - и ужаснулся. Что же могло произойти? Почему я остался жив?

Внезапно я осознал, что рядом находятся люди. Прямо надо мною стоял могучего телосложения светловолосый варвар. Прижав к губам горлышко объёмистого бурдюка, он утолял жажду. Я заворожено смотрел, как ходит выпуклый кадык на могучей шее. Напившись, великан воззрился на меня с насмешливой улыбкой.

- Всё-таки решил очнуться, юный олух? – спросил он глубоким сильным голосом. И крикнул куда-то в сторону: - Эй, Умник, он пришёл в себя!

На небольшом расстоянии от копны сена дымил костерок. В котелке, подвешенном на распорке, что-то булькало, распространяя запах травяного отвара. Сидевший у костра человек поднялся.

- Слушай, Метос, по-моему, парень немой, - снова обратился к нему первый. – Или ему в горле что-то повредила верёвка. Эй, дурень, горло болит?

Я не сразу понял, что последний вопрос предназначался мне. Потому что, открыв рот, смотрел на человека по имени Метос. Волосы, усы и борода его были чёрными, он был гораздо ниже, но синие глаза, глянувшие на меня с незнакомого смуглого лица, были глазами Визария.

Он наклонился ко мне, и я почувствовал властное прикосновение твёрдой ладони.

- Как ты?

- Я жив? – прохрипел раздавленным горлом, и из глаз моих полились неудержимые слёзы. – Я должен был умереть.