Меч Королей

— Для женщины все равно опасно, — настаивал я.

— А что, только мужчины могут противостоять опасности? — возразила мне Бенедетта.

— С ней ничего не случится, — твердо сказал Ода. — Если кто-то оскорбит ее, я пригрожу адским пламенем и вечными муками Сатаны.

Меня воспитывали подобными угрозами и, несмотря на веру в старых богов, я все равно ощутил холодок страха и дотронулся до молота.

— Тогда идите, — сказал я, и они ушли и благополучно вернулись через три часа с тремя мешками еды и двумя небольшими бочонками эля.

— Никто за ними не шел, господин, — доложил Алдвин.

— Не возникло никаких затруднений, — со своим обычным спокойствием сообщил Ода. — Я поговорил с начальником стражи у ворот, и он рассказал, что в городе уже четыре сотни человек и еще больше на подходе.

— Морем? — спросил я, страшась за Спирхафок.

— Он не сказал. Здесь нет ни лорда Этельхельма, ни короля Этельвирда. Насколько ему известно, эти двое остаются в Винтанкестере. Новым гарнизоном командует лорд Варин.

— Которого мы видели вчера.

— Точно.

— Приятно было подышать чистым воздухом, — с тоской произнесла Бенедетта.

Она, безусловно, была права: вонь выгребной ямы просто сшибала с ног. Я сидел на сыром полу, прислонившись головой к темным кирпичам, и думал о том, как ярл Утред, лорд Беббанбурга, докатился до такого. Скрываюсь в лунденском погребе с горсткой воинов, священником, королевской рабыней и шайкой оборванных детей. Я дотронулся до молота на шее и закрыл глаза.

— Нужно выбираться из этого проклятого города, — зло сказал я.

— Стены охраняются, — предупредил отец Ода.

Я открыл глаза и посмотрел на него.

— Четыре сотни, ты сказал. Этого мало.

— Да? — удивилась Бенедетта.

— Стены Лундена примерно две мили в окружности? — уточнил я, глядя на Финана, и тот кивнул. — И это не считая речной стены, — продолжил я. — Четыре сотни человек не могут оборонять две мили стен. Нужны две с половиной тысячи, чтобы отразить любую атаку.

— Но четыре сотни могут охранять ворота, — тихо заметил Финан.

— Но не речную стену. В ней слишком много дыр.

— Сюда идут подкрепления, — напомнил отец Ода. — И есть кое-что еще.

— Еще?

— Запрещено выходить на улицы после заката. Варин отправил людей огласить этот указ. После заката все должны оставаться дома.

Некоторое время все молчали. Дети набросились на хлеб и сыр, что дала им Бенедетта, разрывая их на куски.

— Нет! — строго воскликнула она, останавливая их ссору. — Где ваши манеры?! Дети без манер хуже животных. Ты, мальчик, — она указала на Алдвина, — у тебя есть нож, ты будешь резать еду. Резать ровно, одинаково для всех.

— Да, госпожа, — согласился он.

Финан ухмыльнулся такому послушанию.

— Думаешь украсть лодку? — спросил он у меня.

— А как иначе? Мы не можем перелезть через стену в городской ров, не сможем пробиться сквозь ворота без того, чтобы за нами не устроили погоню, а с лодкой может получиться.

— Они захватили пристани и будут охранять, — возразил Финан. — Они не дураки.

— На пристанях воины, господин, — вставил Алдвин.

— Я знаю, где мы можем взять лодку, — ответил я, глядя на Бенедетту.

Она ответила на мой взгляд, ее глаза блеснули в темноте.

— Ты думаешь о Гуннальде Гуннальдсоне? — спросила она.

— Ты говорила, что его пристани защищены оградой? И отделены от других доков?

— Да, — сказала она, — но, может, его корабли тоже захвачены?

— Возможно, — ответил я, — а может, и нет. Но я дал тебе обещание.

— Да, господин, ты мне обещал.

Она подарила мне одну из своих редких улыбок.

Больше никто не понял наш разговор, и я не стал объяснять.

— Завтра, — сказал я. — Мы пойдём завтра.

И Утред, сын Утреда, убийца священников, станет ещё и убийцей короля и работорговцев.

Теперь Алдвин и его младший брат по имени Рэт стали моими разведчиками. Они отсутствовали уже бо́льшую часть дня, и чем дольше они не возвращались, тем сильнее я беспокоился. Двух воинов я поставил снаружи, за кучами камня, охранять вход в подвал. В полдень я и сам присоединился к ним, спасаясь от вони выгребной ямы, и обнаружил там Бенедетту с одной из младших девочек.

— Это Алайна, — сказала мне Бенедетта.

— Красивое имя.

— Для красивой девочки.

Бенедетта обняла ребёнка. У девочки были очень тёмные волосы, испуганные глаза и кожа того же золотистого тона, что и у самой Бенедетты. Я думаю, ей было лет семь или восемь, и даже в полумраке подвала я обратил на неё внимание — эта девочка казалась лучше одетой и более здоровой, чем остальные дети. И более несчастной: её глаза покраснели от слёз. Бенедетта погладила ее по голове.

— Она пришла сюда ненамного раньше нас!

— Вчера?

Бенедетта кивнула.

— Вчера, и её мать такая же, как и я. Из Италии. — Она сказала что-то Алайне на своём языке, потом опять обратилась ко мне: — Рабыня.

В её голосе слышался вызов, как будто это моя вина.

— А девочка? — спросил я.

Бенедетта покачала головой.

— Нет-нет. И её мать тоже больше не рабыня, на ней женился один из воинов Меревала. Она вышла из дому за едой для мужа и других стражников. Как раз когда явился враг.

— И девочка осталась одна?