Меч Тристана

Восторгам Изольды Белорукой, разумеется, не было предела. Она открывала для себя еще одну страницу незнакомой доселе интимной жизни и, видя, как многолики способы наслаждений в браке, начинала подумывать, что обет, данный Тристаном, — не так уж плох, что это чей-то необычайно мудрый замысел. Некто давал понять людям: можно прожить вместе долго и счастливо безо всякого полового акта, ведь совокупление само по себе нужно только для зачатия ребенка, и то не обязательно (теперь она уже и это понимала, будучи подкованной с помощью Тристана, не хуже какого-нибудь провинциального сексолога). А вот когда и если надумают детей заводить, тут как раз срок мужниной клятвы и подойдет к концу. Но дети — это уже совсем другое, там не до наслаждений станет, там сплошные проблемы и заботы, а радости совершенно иного рода.

Так думала жена Тристана Лотианского и Корнуоллского Изольда Арморикская Белорукая. Представления ее о половой жизни были, конечно, слегка набекрень, но разве это главное? Главное, чтобы человек счастлив был, то есть сам себя ощущал счастливым. Однако…

Спросим снова, в который уж раз: что может быть на свете мимолетнее счастья человеческого?

Неуют, поселившийся в душе Тристана еще в ту «первую брачную» ночь, делался все ощутимее день ото дня. Довольная жизнью Изольда; успокоившийся брат ее Кехейк, начавший подозревать, что ни в какой Тинтайоль Тристан уже никогда не поедет; потирающий руки перед очередной роскошной трапезой Хавалин, вопрошающий с прямотою старого вояки:

— Ну что, Тристан, голубчик, когда нам детишек ждать? Когда Изольдушка наша от тебя наследника понесет?

Все это было замечательно, мило, по-домашнему, но все какое-то ненастоящее. Карточный домик — дунь, и рассыплется. Кто первый дунет, он не знал, но час близился. Тучи сгущались. Пока лишь в душе Тристана. Но он понимал, что не выдержит долго. Либо, не дожидаясь годичного срока (обет, ядрена вошь!), все-таки соединится с Белорукой, и тогда — все: дети, настоящая семья, быт, рутина, назад дороги не будет. Либо он удерет отсюда куда глаза глядят. А глаза его уже никуда не глядели. Ни-ку-да. Закрыть бы их, заснуть навечно и ничего не видеть, потому что надоело все. На-до-е-ло! Собственно, это был уже третий вариант. Вариант безумия. Не зря он боялся сойти с ума. Кажется, уже сошел. Хотелось наделать много-много глупостей: посуду побить, скотину порезать, людям каким-нибудь бошки порубать, замок подпалить, а потом — брык! — и головой о камни. Весело.

Примерно что-нибудь такое Тристан бы наверняка и отколол, тем более весна уже шагала по Европе, и вроде наступало время объявлять о своем решении другу Кехейку. А уж какое там решение, когда все только сильнее запуталось! Оставалось лишь выбрать наилучший способ, каким попроще счеты с жизнью сводить.

Но тут внезапно, как всегда,

и — вот чертовка! — на ночь глядя,
как вновь рожденная звезда,
как представление к награде,
пришла из темноты сплошной

с бесстыжей рыжею копной,
как будто с золотой короной —
Бригитта, собственной персоной.

Он выдал ей этот восторженный экспромт прямо по-русски. Бригитта ничего, кроме своего имени, не разобрала, но ей понравилось. Два четверостишия в традициях девятнадцатого века звучали куда музыкальнее, чем привычные для ирландской девушки кеннинги скальдов. Торопливый перевод на древне-исландский, точнее, подстрочник выглядел примерно так: «Вошла она, женщина Аннона, новорожденный свет дома ветров ночи, высший дар подвигов героя, с нитями лучей бремени шеи, похожими на острые шипы из огня моря, вошла сама Бригитта». И эти строки понравились веселой рыжей бестии, тем более что она прекрасно умела расшифровывать кеннинги и автоматически однозначно понимала, что «дом ветров» — это небо, а «свет неба ночи» — звезда, что «бремя шеи» — это голова, а «огонь моря» — просто золото.

Бог мой! Это было как в сказке. Будто кто-то крикнул ему: «Очнись, Тристан! Вспомни, как ты вышел из запоя алкогольного. Выходи теперь из сексуального. Он не менее опасен для здоровья, особенно психического».

И он вышел из запоя резко и сразу.

Бригитта привезла ему письмо от Изольды Белокурой. И в письме было рассказано все о том, где и как они должны встретиться. Тристан загорелся, он чувствовал себя проснувшимся от долгого дурного сна и теперь снова приступал к нормальной жизни наяву. Он преисполнился сил, встряхнулся, призадумался и четко по дням и часам распланировал все дела, которые еще необходимо сбросить до отъезда. Дел таких оказалось немного, но они были, и Бригитта терпеливо выслушала Тристана. А потом сказала:

— Послушай, милый, королева Изольда в дополнение к этому письму велела кое-что передать тебе на словах, а точнее, она просила как можно подробнее рассказать все о ее тяжелой жизни минувшей зимой и о последнем очень важном прозрении. Я попытаюсь сделать это хорошо.