Меч в ножнах из дикой сливы

– Несомненно, глава Янь. И в залог того, что разговор состоится, примите вот это. – Вэй Юншэн, потянувшись руками к прическе, ловко вынул шпильку и, выпутав гуань из густых волос, подал женщине. Та слегка побледнела при виде того, как легкомысленно молодой заклинатель обращается со знаком взрослого мужчины и символом положения в клане.

– Глава Вэй, что вы творите?! Я не могу взять…

– Можете и возьмете. Если вас волнует реакция моих адептов – не тревожьтесь, они видели и не такое. Зато вы будете уверены в том, что я вернусь за ним. И обязательно захвачу хорошего вина – раз уж мне придется уподобиться закупоренному кувшину[253], пусть хоть напиток будет достойным. – Он ярко улыбнулся, поднимаясь, словно и не стоял только что против бушующего шторма, словно и не казался готовой вспыхнуть спичкой, способной породить пожар. – Чувствую себя заговорщиком – и это занятное чувство. Спокойной ночи, глава Янь, я вскоре свяжусь с вами. Благодарю за советы об использовании внутренней энергии. Спокойной ночи и вам, молодой господин Янь. Добро пожаловать в братство хранителей ужасных тайн.

Дверь за Вэй Юншэном давно уже закрылась, а Янь Хайлань все сидела, разглядывая доверенную ей драгоценность. Отблески свечей плясали по искусно выполненным золотым крыльям, словно обнимавшим цветок персика, поперек венчика которого и вставлялась шпилька.

– Носит всего одно украшение, а цену знает лучше императорского казначея, – пробормотала она и кивнула сыну, подзывая его ближе. Пересев на место главы Вэй, Шуньфэн не сразу рискнул заговорить:

– Муцинь, все это – правда? То, что ты говорила про деда и его сыновей?.. Но, если это правда, почему ты мне ничего не рассказывала?

– А смысл? – резковато отозвалась Янь Хайлань. – Ты никогда их не видел, война осталась в прошлом, наш клан почти залечил нанесенные ею раны. Довольно и не отпускающих меня мыслей о том, что сотворившие зло и убившие отца и братьев не понесли наказания, тебе этот груз ни к чему. Мой отец был достойным главой, много сделал для клана – все, что тебе нужно было знать. Но я не слепа и понимаю, что и в море, бывает, вырастает тутовая роща[254], и надо быть готовым к переменам. А-Фэн, – она прямо взглянула ему в лицо, и Шуньфэн замер при виде дрожащих на ее ресницах слез, – теперь ты понимаешь, как я испугалась, едва ты рассказал о «волне», с которой столкнулся. Я не курица-наседка и не буду связывать тебя и запирать в Рассветной Пристани, чтобы оградить от всех опасностей, но прошу: будь очень осторожен. Глава Чу даже в нынешнем состоянии – как та акула, ему только в радость, если весь мир поглотит вода[255], но вода – наша стихия, стихия Янь Цзи, и она всегда была добра к тебе. Поклянись, что будешь осторожен, – это единственная клятва, которую я с тебя возьму. Я знаю, что такие «волны» делают с заклинателями, и не хочу увидеть это снова… – ее голос дрогнул и сломался.

И Шуньфэн внезапно ощутил себя взрослее на несколько лет – не мальчиком, который готов спрятаться в материнской юбке от страшной правды, но тем, кто сам способен стать матери опорой.

– Я клянусь, муцинь.

Он стремительно встал, взял из угла палку, на которую обычно вешали фонари, отправляясь в путь по ночам, и одним движением переломил о колено.

– Лука у меня при себе нет, но, быть может, этого хватит?[256]

– Этого вполне достаточно, эрцзы[257], – слабо улыбнулась Янь Хайлань.

* * *

«Небесная сеть огромна, она редка, но никого не пропускает»[258], – говорила маленькому Иши мать.

«Дела замышляются людьми, а их успех зависит от неба»[259], «В пути неба нет предвзятости»[260], – говорили философские трактаты и книги мудрости, которые подросший Иши изучал для сдачи государственных экзаменов.

«Тот, у кого есть воля, своего добьется», – учила жизнь уже взрослого Иши, поступившего на службу в ведомство по надзору за заклинателями.

Так почему же ему в последнее время все больше казалось, что его воля каким-то причудливым образом сплетается с волей – или капризом – Небес и обе они ведут его непостижимым путем совпадений, случайностей и – Иши уже не боялся сказать это вслух – чудес?

Суеверным он не был никогда. Все эти: «уронить палочку для еды – к беде», «подарить зонтик – к расставанию», «ночной лай собаки – к покойнику» – оставались для простых людей. Заклинатели вроде Шоуцзю, монахи вроде Ючжэня и чиновники вроде Иши знали об устройстве мира куда больше и могли не делать скидки на то, что шептали по углам старики. Сяньцзань, пусть и был к простым людям ближе всех них, в суевериях тоже замечен не был; однако именно его письмо почти выбило Иши из равновесия, с таким трудом выстроенного в ходе расследования, и заставило вспомнить все напутствия матери и философов древности.