Меч вакеро

Мстислав припомнил, как теплыми вечерами они по-долгу стояли у высоких ворот опустевшего дома, смотрели молча на брусничный свет заката, под который брело коровье стадо, и как долго светились их рога, похожие на золоченые короны. Медноголосо колоколил язык потерявшегося ботала, нарушая вечернюю тишь, и зябкой рябью ёжилась вечно холодная Охота.

И сейчас, вороша память, его мысли вновь закружились вокруг оставленного в Охотске сына. «Почему, почему я не взял его сразу?» Перед глазами встала картина отъезда: вельбот, уносящий его от берега, и крупные слезы в глазах сына. Данилка стоял у сходен в перешитом зеленом кафтане, в новых козловых сапожках, а рядом, держа его за руку, в накинутом на широкие плечи тулупе, в рыбацких, до бедер, юфтовых бахилах, посмеивался Карманов. Он пыхал трубкой и что-то говорил Данилке, ероша пятерней его упрямые вихры…

«Сиротой ведь оставил мальца, — стиснув зубы, подумал Мстислав. — А сирота — кому не лень, тот и по загривку. Сволочь я, сволочь…»

—  И что вы всё в думе да грусти, Мстислав Алексеевич? — Екатерина Прохоровна одарила белозубой улыбкой сотника. Голос ее был лучист, прозрачен и тих. Индейская кровь146 сквозила в каждом движении, гибком и легком. — Вот, лучше отведайте да похвалите вино можжевеловое, рыбного блинчатого караваю с маслом, ухи…

—  Ну, уж ты, Катерина, мастерица стол раскидывать, — потирая руки, проникновенно откликнулся Дьяков. — А где ж сам хозяин? Сказывал, на минутку вышел…

—  Ах! — отмахнулась она. — Вечная песня… Да вы не ждите его — остынет всё. Сейчас подойдет Ванюша. Знаешь же его, не может сидеть сложа руки…

Индианка умело поддернула сползшие рукава расшитой бисером паневы, придвинула широкие тарелки гостю и налила хмелю. Мурлыка, что чутко дремал на клубках возле ларя, полного кудели, навострил ухо, потягиваясь спиной.

Мстислав перекрестился и, не торопясь, крупными глотками испил вино.

Чарка была немалая, вино при добром градусе, и жена Кускова, так и не привыкшая к умению русских пить, с любопытством и завистью следила, как сотник залпом «приговорил» вино. «Можжевеловка» среди поморов издревле считалась лечебной. Кусков, следуя Баранову, подсыпал в нее ружейного пороху, так сказать, для «запаху», и уверял гостя, что лечит сия забава от всякой хвори; а кто от жизни слаб, тот, стало быть, «коптеть» более не станет, потому как лекарство это враз прерывает становую жилу и уважает лишь крепких духом и телом.

Когда «утка» стукнулась донцем о стол, Дьяков довольно повел бровью, вытирая рушником влажный рот, и запустил деревянную ложку в уху. Дымящаяся, с печи, вся в янтарную звезду, она дразнила желудок сочным куском отварной осетрины. Он собрался только отведать ушицы, когда за окном послышались крики, лай собак и звон колокола.

Сотник с досады бросил ложку в тарелку и, схватив «бобровку», выскочил на крыльцо.

Мимо сараев, где размещались байдары алеутов, бежали люди, а у колодца, что был вырыт на случай осады за крепостной стеной, едва держась в седле, сидел десятник Михаил Кагиров. Конь под ним был весь в мыле, задирал голову, скалил пасть, роняя пену. Подбежавшие помогли казаку спуститься на землю. Большой, кареглазый, всегда спокойный, Михаил был бледен как полотно, а лицо его, казалось, застыло в мрачном потрясении. Пальцы сжимали небольшой крест. При каждом шаге он морщился и стонал: левая нога его от паха до колена была точно распорота когтями зверя.

Глава 5

Известие, которое привез Михаил, взбудоражило весь форт. Случай на Славянке, жуткое надругательство над трупами казачьего разъезда переполнило чашу терпения. Люди потрясали оружием и ждали, что скажет Кусков. Но Иван Александрович молчал, заперевшись в своем командирском доме, и кроме Катерины ровным счетом никого знать не желал.

«Что будет? Что делать?» — ломал голову Дьяков. По-сле всего происшедшего, открывавшего, как ему казалось, многое, на самом же деле не открывавшего ничего, он окончательно потерял спокойствие и мучился бессонницей. «Неужели быть войне с испанцами? Неужто кровь будем лить?» Он с горечью подумал о том, что худой мир всяко лучше хорошей войны. «И испанцы на кой ляд решились на такое злодейство? На что рассчитывали? А может, это лишь повод, чтоб развязать войну?.. Эх, не шуми ты, мати, зеленая дубравушка…»

Мстислав перекрестился и провел рукою по шее. «Пойти к Кускову? Нет желания под горячую руку попадать… А с другой стороны, неведенье осточертело! И что не живется испанцу спокойно? Ведь и баркасы им помогли сладить, чтоб по рекам ходить… Да чем только ни пособили: одежду для их солдат — пожалуйста — справляли, и порох, и свинец продавали. Ведь и из Фриско147, и из других миссий часто посылали оружие нам, замки, инструменты для починки… Своих-то мастеров нет!.. Так худо ли жили? Ан нет, видно, тесно стало. Вот уж внесло прибытие десятника долгожданное разнообразие в унылую рутину будней… Обменяемся скоро, похоже, по-соседски шрапнелью вежливости! Тьфу, еть твою мать…»