Меч вакеро

—  Ну и что теперь? — губернатор перешел на хриплый, неестественный шепот. — Луис говорил тебе что-нибудь о ней… после дуэли? Он забудет ее?

—  Когда умрет.

—  И всё?! — Эль Санто протестующе махнул рукой. — Неужели не образумился? И не понял, что верности и ума в этой девке с наперсток?

Сальварес пожал плечами:

—  Возможно, но зато уверен, что счастья и наслаждения там сколько душе угодно.

Дон Хуан взволнованной рукой разлил вино, некоторое время задумчиво вертел в пальцах свой кубок, затем медленно молвил:

—  Интересно, жива эта продажная шлюха и этот испанец? Жаль, что об сем знает только Господь.

—  Полагаю, не только, — Сальварес загадочно улыбнулся. — Я знаю.

—  Что-то изменилось? — отец придвинулся ближе.

—  И весьма. Эта «монашка» с окраины Мехико мертва.

—  Ты шутишь?

—  Отнюдь, — лицо Сальвареса вдруг исказила судорога, а грудь будто стянул стальной обруч. Пальцы по привычке скользили к потайному карману, где, завернутые в платке, лежали листья маконьи.

—  Тебе плохо? — ладонь отца легла на его плечо.

—  Похоже, опять изжога, — заставляя себя, он как можно спокойнее взял кубок и обмочил губы. Знакомая боль, овладевшая им и теперь сдавливаемая присутствием отца, сжигала нутро, как разбросанный по доскам уголь.

—  Но как это было? — успокоенный ответом, Эль Санто вновь задал вопрос.

—  Не знаю, врать не берусь. Кто уверяет, что андалузец эту бестию, как и совесть, проиграл в карты в какой-то таверне, другие — что их убили инсургенты или Черные Ангелы.

—  Опять эти Черные Ангелы, — губернатор плотно сжал челюсти, словно от зубной боли, и закрыл усталое лицо руками. — Ты слышал об этом Степном Дьяволе?

—  Не больше, чем вы, отец. Эту легенду мы все слышали с колыбели… Post hominum memoriam…170

—  Но она живет и сейчас, черт возьми! И не только живет… льется кровь. Люди, похоже, посходили с ума. Коррехидор Малинче засекал их плетью — молчат.

—  Битьем тут не поможешь. — Сальварес промокнул лоб платком. — Я предпочитаю пытки. Заметьте, отец, пленники краснокожих куда охотнее развязывают языки, чем у нас… Может, у них это получается лучше, потому что они жили здесь задолго до нас?

—  Бред! Собака, родившаяся на конюшне, никогда не будет лошадью. Краснокожие рано или поздно должны исчезнуть с этой земли. Хотя, ты знаешь, среди расплодившейся ереси поднимают голову и такие разговоры: дескать, лучше было бы для индейцев, чтобы наши предки вообще не оказались на их континенте по воле ветра и паруса.

—  Но они как будто постепенно становятся христианами? — Сальварес саркастически растянул губы. — Отец Ромеро из Санта-Инез, да и наш пастор Мендоса…

—  Ах, оставь эту наивную болтовню сентиментальных духовников! И попугая можно научить петь псалмы, но что толку? Эти животные признают только меч и кнут. Из них даже рабы хуже мертвецов. Именно поэтому мы везем негров из Африки… Краснокожие — это проказа Новой Испании. Сотни их предали нас и бежали к инсургентам в горы… Бегут и сейчас… Они как змеи — не жалятся, только пока пьют молоко.

—  Вот поэтому завтра я и уезжаю, отец.

—  Как, уже? — Эль Санто с болью посмотрел на сына.

Теряя последнюю выдержку, Сальварес поднялся с кресла. Он ощущал тягучие, глухие стуки своего сердца, словно каждый удар его был последним. Тяжело дыша, он подошел к отцу и смиренно поцеловал протянутую руку.

—  В лесах еще много беглых рабов и прочей рвани, а помощь моя, я думаю, нужна не только Ксавье де Хурадо…

—  Ну что ж, — губернатор прижал к груди голову сына. — Я рад одному: что у старых идей Испании растут новые почитатели. Ступай. Тебе следует выспаться.

Глава 19

На Чоламе-Крик, что величаво изгибалась среди необозримых горных кряжей, в этот день было шумно. Мелькали голые спины, лодыжки, плечи, слышался хохот, храп лошадей и запах жареного мяса.

Люди Анжело Раньери после долгой скачки от королевских драгун отмывали налипшую грязь, стирали пропахшее потом белье, скоблили щетками лошадей, отдыхали.

Возле реки на камнях были сооружены походные очаги. На жарких углях доходило мясо, насаженное прямо на сабли. Каждый устраивал над пламенем кусок по собственному усмотрению, благо рядом лежали три освежеванные туши быков, пригнанных из Сан-Ардо. Люди поворачивали их в жару голыми руками, всякий раз отдергивая поднесенные слишком близко к огню пальцы и облизывая с них жир. В нетерпеливом ожидании, когда мясо возьмется хрустящей корочкой, некоторые лакомились пресными лепешками-фаринья, выпеченными из маниоковой муки.

Раньери, стоя в воде по пояс, расправил плечи, прищурив глаза на солнце. Прямо перед ними на востоке тянулась альменда — беспредельная ширь травы и зарослей. На ней паслись тысячи голов рогатого скота, пышнорунные отары овец, лошадей и мулов миссии Сан-Ардо. Кое-где виднелись жалкие хижины пастухов, охранявших эти стада, и черные дымы сожженных его бандой гвардиасов171.