Меч вакеро

—  Вы же знаете меня, отец. Прошу я немного от казны. Уважения и двадцать золотых за каждого мною убитого вашего врага, а значит, и нашей Испании. Впрочем, этот случай особый, — Сальварес позволил себе без спроса закурить сигару. — Я пришел на помощь коменданту не из-за награды. Ваши друзья, отец, а прежде испанцы… вы понимаете, я, как честный католик, не мог поступить иначе.

Они пристально посмотрели друг другу в глаза. Во взгляде старика что-то зажглось и погасло.

—  Всё верно, — он крепко пожал сыну руку и, охваченный внезапным приливом эмоций, горячо сказал:

—  Но какого дьявола мы стоим? Садись же скорее! Ты голоден? Вина? Или желаешь просто отдохнуть с дороги?

—  Выспаться бы не мешало и принять ванну тоже, но, если позволите, я с удовольствием выпил бы с вами, отец.

Эль Санто понимающе закивал головой и протянул руку к графину венецианского стекла, искоса поглядывая на задумчивое лицо сына.

—  Ты так серьезен, Сальварес, — де Аргуэлло поставил перед ним золотой кубок, полный красного вина, и придвинул глубокую вазу с фруктами.

—  А вы спросите, почему? — Сальварес жадно припал к кубку, серебряные пуговицы мундира ярко блестели.

Губернатор дождался, пока он утолит жажду, и сел напротив.

—  Ну и? — сигара хрустнула в пальцах дона Хуана. Он хотел было улыбнуться, но вместо улыбки лицо его как-то болезненно искривилось, а потом стало по-знакомому жестким.

—  Потому что я привез серьезные новости, — промокая белым платком губы, глухо ответил сын. — Не знаю, как вы, но я удивился, когда услышал новость, что Новая Испания хочет отделиться от Старой…

—  Что ты сказал? — лицо губернатора напряглось.—Ты где это слышал? Не крути! В обозе висельников или в таверне?

—  Нет, в Мехико, — несколько робея перед тоном отца, все так же глухо ответил Сальварес. — Во дворце вице-королей.

«Н-да… Веселые дела творятся в этом большом сарае…» — скрипнув зубами, подумал де Аргуэлло и, посмотрев в глаза сыну, приказал:

—  Затвори двери на ключ!

Глава 16

—  От кого слышал? — сурово спросил он, когда Сальварес исполнил его волю.

—  Но я не могу, — тихим голосом, ровно кто-то перехватил ему горло, выдавил драгун. — Вы же сами наставляли меня, отец, что самая низкая подлость — это раскрыть доверенную тебе тайну…

—  А ну, подойди ближе. — Дон Хуан не спускал с сына тяжелого взора. — Допустим… Но верить-то ему хоть можно?

—  Как Христу, — не задумываясь, сорвалось с губ Сальвареса. Он тут же вспомнил мглистые покои его высокопреосвященства, мятежное пламя свечей, мелкие жесткие уши, плотно прижатые к голому черепу своего генерала, и вновь, уже твердым голосом, повторил: — Да, этому человеку можно верить, как Иисусу.

—  Герцог, думаешь, знает об этом?

Сальварес примолк на минуту, опустив глаза:

—  Думаю, не только… По моему разумению, он и заправляет этим делом… Мехико — это настоящий клубок змей, отец! Джунгли…

—  Помолчи! — губернатор, едва справляясь с собой, судорожно осушил кубок. — Что ты понимаешь в сей игре, щенок? В этой безумной жизни, где сильные мира сего только и делают вид, что строго следуют законам трона и заповедям святой церкви! Да знаешь ли ты, что джунгли судов и интриг Мадрида куда как сложней и ужасней джунглей всей нашей Новой Испании?

—  Но дабы спасти тело, отец, — Сальварес нервно затушил сигару, — следует отсечь больную конечность… Только вот что решил отсекать ваш друг герцог… Новую Испанию от Старой… или, быть может, наш дом — Калифорнию? О! Мир ведь способен ценить, кто умеет «достойно» проигрывать. Давайте, отдадим ее русским вандалам! Кончиту мы им уже подарили!.. Не знаю, как вы, отец, но я…

—  Безумец! Что ты намереваешься предпринять?

—  То, что мне подсказывает совесть и долг, что же еще? Вице-король предал нас!

—  Лжешь, мерзавец! — хриплым, пугающим голосом взорвался отец. — Герцог Мария Кальеха дель Рэй? Мой боевой друг… Не верю… — хватаясь за ворот халата, губернатор качал головой с безумной выразительностью. Гримаса отчаянья и гнева прикипала к его щекам. — Мертвые срама не имут. Если трусишь, я сумею тебе помочь… Вот бумага. Пиши, что застрелился. Смерть лучше позорной жизни… — старик грохотнул ящиком стола и положил перед ним пистолет. — Он заряжен. Ну!

Лоб Сальвареса покрылся бисером пота, он отодвинул недопитый кубок, в темном гранате которого у самого ободка тревожно мерцали огоньки свечей.

Глядя в горячие глаза отца, он испугался себя самого. Неуправляемая волна бешенства распирала его грудь, застлала глаза. Он сцепил зубы, ощутив себя идущим по шаткому мосту над бездной.

—  Но я не вру, не вру вам! — он вскочил со стула, выхватил из ножен кинжал и несколько раз полоснул себя по предплечью так, что кровь брызнула на белую скатерть и густо окропила брусничными кляксами пол.

—  Сын мой! — старик тоже поднялся, жесткое лицо его вдруг стало жалким, сморщилось, и глаза сразу залило слезами. Сквозь их искрящуюся грань он увидел такие же глаза своего младшего.

—  Прости, я верю тебе! О, Мать Мария!..

Испуганный и смятенный, он, тяжело дыша, тряс перед грудью сжатыми кулаками и твердил:

—  Я люблю тебя… Прости, прости…