Меч вакеро

На разрумянившемся лице Аманды отобразилось вежливое недоумение, когда обернувшись, она увидела улыбающегося Гергалова. Александрит был по обыкновению элегантен, крепко пах духами, застегнут на все пуговицы и крючки. Маленькие треугольнички воротничка торчали из-за байроновского шелкового платка черного цвета, небрежно обмотанного поверх другого — белого как снег.

—  Как настроение? Как дела? — блеснул он глазами и, не слыша ответа: — Не напрягайтесь, милая. Я с извинениями. Вы как будто не в радости, мисс? Я помешал?

Аманда промолчала. Владея собой, она все же испытала в душе знакомое чувство тревоги и озабоченности.

—  Так я помешал? Мне уйти?! — Гергалов нетерпеливо натянул перчатки. — Значит, уйти… я понял…

Он решительно повернулся, как услышал за спиной:

—  Не обижайтесь, Sasha. Думаю, так лучше для вас и меня. Что вы хотели сказать? Я могу уделить вам минуту, не более.

—  Вот как, спасибо. Но я уверен, что воспользуюсь большим промежутком вашего драгоценного времени, — со сдержанным лукавством молвил Александр, слегка улыбнувшись одними глазами.—Ну-с, и что же мы будем делать дальше? — карие глаза сверлили ее фигуру так смело и настойчиво, что леди на какой-то миг почувствовала себя неуверенно.

—  Что делать? Странный вопрос. Да что угодно! Только обещайте, что глупостей больше не будет.

—  Хм! В наших разговорах вы всегда берете верх, Джессика.

—  Может быть… на чуть-чуть… — она задумчиво улыбнулась. И серьезно добавила: — Я очень боялась…

—  И зря. Мой ангел меня бережет.

—  Нет, вы неисправимы.

Гергалов пожал плечами. Достал платок, промокнул шею и лицо. Солнце всё сильнее давало о себе знать.

—  Вам не жарко в накидке? — неожиданно и очень живо поинтересовался он. — Так припекает. Совсем лето. Черт, я взопрел в своем мундире, а вы?

—  Sasha?! Лошадь может взопреть, — леди изломила бровь, — мужчина — вспотеть, а дама — никогда!

Александрит, откинув голову, громко захохотал.

—  Вот за это я и люблю вас, мисс. Теперь мне всё ясно.

Ей показалось, что он заметил в выражении ее лица нечто такое, что задело его за живое. Некоторое время помощник капитана молчал, а затем заговорил с еще большим жаром:

—  Джессика, у вас чистое сердце, я знаю. И верьте, я черта с два говорил бы сейчас здесь, ежли б хоть на миг сомневался в сем. А потому прошу вас, не откажите! Откройтесь, живет ли кто в вашем сердце? Вы кого-нибудь любите? И если такой счастливец есть, то вот вам слово офицера — я боле никогда, слышите, никогда не затрону этого вопроса и останусь, если вы не откажете, искренним вашим другом.

—  Успокойтесь, — она приложила к губам тоненький пальчик. — Да, очень может быть…

Он вздохнул, бросая на американку горячий, полный сожаления взгляд:

—  Благодарю, мисс. Ей-Богу, краше опоздать, сделав предложение вам, чем вовремя выиграть сердце всякой другой прелестницы. Ваша правда сделала меня вашим другом. И заметьте, — он приподнял указательный палец.—Это обстоятельство встречается реже, чем возлюбленный.

—  Пожалуй, — кивнула Аманда. — Во всяком случае, друг менее эгоистичен. Спасибо вам.

Он нежно поцеловал ее руку, а потом, ни разу не оглянувшись, без колебаний пошел прочь.

Глава 9

Так уж сталось, что крохотная каютка, выделенная отцу Аристарху, тянула к себе людей, будто медом помазанная. Шел к нему и набожный матрос со своим сокровенным, захаживали исповедоваться и господа… И для каждого у него находилась услада, теплое словцо и нужный совет.

Силой природной батюшка был обделен, зато наделен был силой духовной. А такие люди способны месяцами скитаться по лесам, горам, пустыням, спать у костра, тонуть на порогах, вялиться на ветру, неся свет веры Христовой в дикие племена.

Была у него мечта, о которой делился не с каждым: манило его житие инока Германа79, что еще в 1793 году по зову Господнему отважился проповедовать Евангелие язычникам суровой Аляски. Сказывали, хаживает тот в ветхом рубище, спит на скамье с каменьями в изголовье, а вместо одеяла укрывается доской, при этом постится строжайше и терзает плоть веригами. На вопрос: «Как можно жить одному в чащобе?» смиренно ответствует: «А я не один, — там Бог, а он — везде! Там ангелы святые. Разве можно скучать с ними?» Звери его не боятся, около кельи живут пугливые горностаи и лоси, а огромные медведи едят с его ладоней как ручные щенки.

Жило в отце Аристархе и другое, что заставляло стучаться в его каюту: не скрывал отче своего отчаяния и скорби за чужую боль. Пламенно молился за своих чад, исступленно вымаливая у Спасителя счастье и спокойствие своим соплеменникам. Из клетушки его ежедневно доносился то молитвенный шепот, то страстный молящийся вскрик, то тяжелое буханье лба о смоленую доску.

Вот и сейчас его допекали вопросами, а батюшка поражал терпением и радушно давал советы, находил нужные слова и потчевал гостей.

—  На зависть воспаряшь в горняя, святой отец! Лют ты у нас до молитвы, — восхищенно протянул Палыч.—Видать, оттого и Богу люб.

Батюшка опустил низко голову, заливаясь смущением, а затем ласково тронул плечо денщика: