Мечта, которая сбылась (СИ)

Отчаявшись чего-либо добиться, Пьер сплюнул с досады и пошёл восвояси. Он сожалел об Эсмеральде. Невинное создание осудят, заклеймят позором, или вовсе казнят по лживому доносу. Поэт видел спасение девушки во вмешательстве Жеана Фролло, но того, как назло, не было в Париже, а цыганку могли приговорить до его возвращения. Сообщить ему о произошедшем не представлялось возможности: с очень низкой долей вероятности смельчак дотянул бы до того, как его спросят, с какой целью он прибыл в замок Плесси и зачем хочет видеть Верховного судью. Оставалась единственная надежда на то, что Клод Фролло де Тиршап, епископ Парижский, известный своим добрым нравом, поможет несчастной танцовщице. Один раз он терпеливо выслушал поэта, значит, уделит ему время вновь. Но сейчас для беседы с ним было чересчур поздно. Гренгуар, рассудив, что утро вечера мудренее, отправился на боковую. Сон его оказался тревожен, сквозь забытье поэт слышал, как козочка, цокая копытцами, ходит по каморке, разыскивая хозяйку.

В то время, когда поэт похрапывал, привычно свернувшись на огромном сундуке, его жена сидела на полу камеры тюрьмы Пти-Шатле. Когда её тащили под руки, допрашивали, заточали, она не переставала твердить, что не совершала того, в чём её обвиняют — наоборот, офицер напал на неё и хотел надругаться. Однако улики в виде кинжала и порезанной руки капитана, которую видели свидетели, говорили не в её пользу. Её слово ничего не значило против слова дворянина. Эсмеральда чувствовала себя прескверно. Её терзала тревога, она негодовала на несправедливость, в её душу плюнули. Она задыхалась, вздрагивала, слыша где-то за стеной жалобные крики. Соломенная подстилка источала зловоние. Всё окружающее вызывало у девушки ужас и брезгливость. Тюремщик принёс ей кружку воды, ломоть хлеба и миску баланды, которую с большой натяжкой можно было считать едой. Эсмеральда с трудом заставила себя проглотить ложку отвратительного варева и её тут же стошнило. При мысли о том, что ей придётся просидеть здесь невесть сколько, мучаясь голодом и неизвестностью, вызвала у неё приступ безудержных рыданий.

Беспечный мотылёк угодил прямёхонько в паучью сеть. Таковы бывают последствия несдержанных обещаний!

========== Глава 7, в которой прево удивляется, священник действует, а поэт ловит вдохновение ==========

Замок Пти-Шатле на левом берегу Сены, изначально возведённый для охраны Малого моста, утратил прежнюю функцию и теперь представлял собою одну из государственных тюрем в ведении парижского прево, мессира Робера д’Эстутвиль. Громоздкое сооружение из векового камня серой глыбой нависало над Университетской стороной, подстерегая её обитателей, гигантскими воротами разделяя Университет и Ситэ.

Эсмеральда была ещё счастлива: в её камере имелось оконце. Крошечная амбразура, сквозь которую не пролезала голова, всё-таки сообщала узницу с внешним миром, предоставляя для обзора лоскут неба, а, если подтянуться, ухватившись за решётку, становились видны дома на противоположном берегу. Воздух, наполненный испарениями Сены, всё же по свежести превосходил затхлость казематов. Зимой незастеклённое окошко стало бы для заключённого сущим проклятием, но сейчас шла только середина августа, ночи стояли достаточно тёплые. По тому, как свет сменялся тьмой, цыганка знала, что находится в Шатле третьи сутки. Больше ей ничего не было известно.

— Скажите, как долго меня продержат здесь? — обратилась она к надзирателю на второй день заточения. — Когда меня станут судить?

Страж ничего не ответил: возможно, просто не снисходил до общения с заключёнными, либо ему запретили говорить с ними.

Пища, которую он приносил, оставалась практически нетронутой. Её желудок отказывался принимать похлёбку, подаваемую здесь на обед и ужин. Эсмеральда съедала только хлеб, запивая его водой, чувствуя, что долго на подобном рационе не выдержит. С грустью думала она о бедолагах, годами принуждённых хлебать отвратное месиво, в котором попадались и гнилые овощи, и рыбьи хвосты, и неразварившаяся крупа. Лучше умереть — решила девушка, чем гнить здесь! Во сне цыганка видела пресловутых кинокефалов. Люди с пёсьими головами окружали её, визжа и рыча, хватали под руки, дышали на неё жаром разверстых пастей. Время тянулось бесконечно, как моток пряжи. Цыганка заполняла досуг, рассматривая вид из окна. Сердце жалобно рвалось: там, снаружи, кипела жизнь, от которой её несправедливо оторвали. Узница не знала, что по делу её началось движение и потому суд отложили. Надобно сказать, что обвинения, выдвинутые против неё, как-то — проституция, ношение оружия, воровство, и, наконец, причинение телесного повреждения офицеру, в совокупности весили немало, вытягивая на смертную казнь.