Оба они и раньше бывали на подобных чтениях Слова Божия, но только сейчас свет Христов вошел в их сердца. Они радовались, что наконец пришли к Источнику всякого добра и света и могли свободно изливать свои сердца пред Господом. Счастливыми они покинули дом, где получили то, к чему давно стремилась их душа.
Прибрав и проветрив комнату, Урсини сел дописывать начатое письмо в миссионерскую школу в Германии. Дописав его, он вынул из кармана куртки три других письма. Первое было коротким: оно извещало о благополучном прибытии его друзей в X. Другое письмо было от ракованского пастора. Открыв его, Урсини начал читать. „Занимайтесь своей медициной, мешайте ваши лекарственные снадобья, а в чужие дела не вмешивайтесь! То, что вы пишете о необходимости евангелизации края, — одни лишь красивые фразы. У нас существуют церковные приходы, и мы не допустим, чтобы вы совращали наш благочестивый словацкий народ. Да и кто они, эти совратители? К какой секте принадлежат? Мы ничего о них не знаем! Если вы возомнили, что призваны быть апостолом, поезжайте в Африку. Не только мы, но и католики будут рады, если вы оставите нас в покое. Вы пишете, что лютеранам далеко идти в Ракован в церковь. Это правда. Но что поделаешь?
Если праотцы наши, у которых насчитывалось только три лютеранские церкви, могли их посещать, то такой же далекий путь могут совершать и благочестивые жители П. Надеюсь, что вы примете это к сведению. Но если и этими доводами не удастся заставить вас выбросить из головы ваши преобразовательные планы, я вынужден буду обратиться к властям, которые уж сумеют разобраться в этом деле. Я всей душой ненавижу сектанство и ханжество. Вам не сдобровать. если вы вздумаете распространять вашу ересь в моем приходе. И.И., пастор".
Прочитав письмо, молодой человек опустился на колени для молитвы. Он молился о писавшем эти строки, о его „благоустроенном" приходе и о „благочестивом" словацком народе. Он просил также Господа даровать ему возможность, несмотря на угрозы пастора, продолжать работу на ниве Божией в П.
Прошло четыре недели с того дня. как Степан беседовал с пастором. На лугах и в лесах за это время уже многое изменилось: весенние цветы отцвели, уступая место шиповнику, распространявшему чудное благоухание.
В Дубравке настала горячая рабочая пора. У Блашко перестраивалась мельница; Петр расширял свой домик, Хратские помогали ему. Подошло также время сенокоса и других полевых работ; да в лес еще нужно было торопиться за дровами, чтобы не пропустить срок вывоза леса, который строго соблюдался в этих краях.
Никогда еще в Дубравке так не спорилась работа. Бог послал им чудную погоду, и работа дружно продвигалась вперед. Раньше всех вставали Степан. Мишко. Петр, Марьюшка. Андрей и Бетка Хратские. Приятно было смотреть, как работа кипела в их руках.
До начала трудового дня они собирались для общей молитвы; затем Степан читал несколько стихов из Евангелия, которые они потом вместе обсуждали. Нередко они шли на работу с пением; иногда пели они и на поле. Люди удивлялись их радостному настроению; особенно дивились на „мечтателей" рабочие, строившие дом Петра. Оказалось, что у „мечтателей" была действительно какая-то особенная вера, которая могла вполне преобразить жизнь человека.
Рабочие были нездешними, и они не могли понять, почему „мечтателями" называют людей, которые никому не сделали ни малейшего зла. Сперва между собою, а затем и другим, они говорили: „Хорошо бы и нам стать такими!"
Поразительная перемена была видна и в Хратском-отце. Раньше он часто напивался, теперь же крепких напитков он даже видеть не мог. Раньше он немилосердно гонял своих сыновей на работу, и если что было ему не по вкусу, он страшно ругал домашних. Теперь же он уговаривал своих сыновей не переутомляться. Особенно беспокоился он о Степане, всегда выбирая для него работу полегче. Хотя Степан теперь и поправился, однако прежней силы в нем не было. Женщины озабоченно говорили: „Вряд ли ему удастся вполне окрепнуть; всю жизнь он будет чувствовать, что пострадал за Христа".
Хратский часто бывал задумчив. Если бы Степан и Марьюшка его всячески не развлекали, он молчал бы весь день, отдавая лишь необходимые распоряжения по хозяйству. Он всегда первым вставал из-за обеденного стола, чтобы приготовить комнату для послеобеденного чтения Слова Божия; на чтение приходили иногда и посторонние люди.
Однажды жена Хратского хотела продать зерно без ведома мужа. Хратский это вовремя заметил. Нахмурившись, он сказал ей:
— Я от тебя ничего не запираю и не скрываю. Зачем ты обманываешь меня и гневишь Бога? Довольно мы уже раздражали Господа, пора начать новую жизнь.
Хратской стало стыдно, но главное, ей было неприятно слышать это замечание от мужа.
— Каким ты сделался благочестивым, — язвительно заметила она. — Я не столько зерна вынесла из дома, сколько ты денег отнес в кабак!
— Это было раньше, — сокрушенно ответил Хратский, — но теперь я этого не делаю. Брось и ты свои дурные дела!