Мечты темнокожей девочки

Но мне нельзя есть свинину. Лучше дождусь, когда будут раздавать пастелес — те, что с цыпленком, которые мама Марии делает специально для Джеки, ми айхада. Дождусь, когда смогу снять пергамент с покрытого тертым зеленым бананом мяса, отломить маленький кусочек пастелес, почувствовать, как он тает во рту.

– У моей мамы самые вкусные пастелес

во всем Бруклине, – говорит Мария.

И я соглашаюсь, хоть и не пробовала ничьих других.

Если в какой-то квартире запахнет пернил и пастелес, мы знаем, что там праздник. Сегодня праздник в доме Марии. Громко играет музыка, на столе большой торт, а пастелес, которые мама Марии готовила три дня, получились ну просто пальчики оближешь.

Как только взрослые начинают танцевать меренгу, мы берем еду и идем на крыльцо. Проходя через

гостиную,

наблюдаем, как женщины приподнимают свои длинные платья, так что становятся видны быстрые

движения ног,

как мужчины хлопают в ладоши и выкрикивают:

«Байла! Байла!»

Когда я спрашиваю Марию, где Дайана, она отвечает:

– Они придут позже. Это все только для нашей семьи.

Она снимает с пернил хрустящую корочку и начинает есть

свиную лопатку с рисом и бобами.

Мы держим тарелки на коленях, стараясь не уронить,

рядом стоят стаканы из толстого мальтийского стекла,

и еще долго никто из нас не произносит ни слова.

– Да, – в конце концов говорю я. – Это только для нас. Для нашей семьи.

Ругательства

Мы хорошие дети.

Соседи постоянно говорят нашей маме об этом, уверяют ее:

– Ваши дети самые вежливые. Слова дурного от них не услышишь.

И это правда – мы всегда говорим «спасибо» и «пожалуйста».

Мы не кричим. Мы всегда смотрим взрослым в глаза,

когда спрашиваем: «Как поживаете?»

Опускаем головы во время молитвы.

Мы совсем не умеем ругаться,

а когда пытаемся произнести бранные слова, в наших устах

они звучат неуклюже, будто малыш учится говорить и путает звуки.

Дома нам запрещено произносить слова вроде «дурак»,

или «тупица», или «придурок», или «блин!».

Нам запрещено говорить:

«терпеть не могу», или «сдохнуть можно», или «меня от тебя тошнит».

Нам запрещено закатывать глаза и смотреть в сторону,

когда мама разговаривает с нами.

Из-за слова «задница» мама однажды на целую неделю

запретила брату гулять во дворе после школы.

Когда мы с друзьями и на кого-нибудь злимся, мы шепчем:

«Ну ты и болван»,

а наши друзья смеются и сыплют ругательствами,

как из пулемета,

без запинки произнося каждое слово,

будто умеют ругаться с самого рождения.

Они пытаются научить и нас, дразнят:

– Просто возьми да скажи!

Но мы не можем. Даже когда пытаемся,

слова застревают в горле, как будто мама стоит рядом

и смотрит, хватит ли у них смелости вырваться наружу.

В стиле афро

Когда Роберт приходит с пышной прической в стиле афро, я умоляю маму сделать мне такую же.

У всех соседских ребят такие, и у всех до одного чернокожих участников шоу «Соул Трейн». Даже Майкл Джексон и его братья носят такие прически.

И хотя мама отвечает отказом на мою просьбу, сама она все субботнее утро проводит перед зеркалом в спальне, пытаясь соорудить у себя на голове пышный купол из черных волос. Конечно, это вопиющая, стопроцентная несправедливость, но она говорит:

– Одно дело взрослый человек и совсем другое —

ребенок.

Когда она отворачивается, я показываю ей язык.

Но моя сестра все замечает:

– Вот что значит быть ребенком,

взрослый – совсем другое дело, —

будто ей самой уже двадцать.

Затем строго смотрит на меня и погружается в книгу.

Граффити

Тег – это твое имя, написанное краской-спреем как тебе вздумается и где тебе вздумается.

Необязательно настоящее.

Вот, например, Локо с Вудбайн-стрит.

На самом деле его зовут Орландо, но для всех существует

лишь его тег, и в Бушвике так повсюду.

Черные и красные буквы,

безумные глаза внутри круга.

Некоторые дети забираются на крыши, свешиваются оттуда вниз головой и в такой позе пишут свои имена.

Но нам с Марией доступны лишь земля и фабричный забор из кирпича, недавно покрашенный в розовый цвет. Лишь бешеный стук сердца, когда я нажимаю на баллончик с краской, слышу шипение и вижу, как появляются буквы «Ж-А-К».

И вслед за тем голос моего дяди, который не дает

мне увековечить свое имя наподобие тех, что уже стали частью истории и красуются на крышах,

на дверях пожарных выходов, на вагонах метро. Если бы только я могла объяснить! Найти нужные слова, чтобы он перестал злиться и тащить меня за руку домой. Если бы я только могла взять и сказать: «Ну дайте же мне писать где хочу!»

Но дядя снова и снова сердито выговаривает мне:

– Ты что себе позволяешь? В своем ли ты уме? Разве не знаешь, что за такие дела могут арестовать?

– Это же просто слова, – бормочу я. – Ну какой от них вред, кому они мешают!

Музыка

Каждое утро в семь утра мы включаем радио. Иногда Майкл Джексон поет, что А-Б-В – это так же просто, как раз-два-три, или «Слай и Фэмили Стоун» благодарят нас за то, что позволяем им быть самими собой.

Иногда звучит медленная музыка, «Файв Стейрстепс» обещают, что еще немного, и все будет хорошо, или «Холлиз» рассказывают, что