Мёд и немного полыни

Руки и ноги коченеют. Нужно ехать, даже если непонятно куда. Остановишься – замёрзнешь насмерть.

Лошадь резко встаёт.

– Но! Но! – кричит Акбалжан и замолкает.

Кажется, уткнулись в стог. Они с Батимой влезают внутрь. Отсыревшее сено забивается под воротник, колет лицо.

Вьюга насвистывает свои жуткие песни. Батима тихонько сопит, у Акбалжан сна ни в одном глазу. Не убежит ли кобыла? Если потерять колхозное добро, поплатишься. А что тогда будет с Райсой, Куантаем? Надо выжить. Да, Кожабай не вернётся, но нужно жить. Ради детей. Сон склеивает глаза, а в голове стучат только два слова: надо выжить!

Когда проснулись, стихло. Раскопались и увидели лошадь, та жевала засохшую траву из стога. Загрузили сено, уселись сверху. Старая кляча отвезла их в Каратал.

На базе Акбалжан узнала, что умерла Сычиха. Во сне, никого не потревожив.

Вспомнилась их последняя встреча.

«Молодые умирают, а я живу», – сетовала баба Дуся.

«У каждого своя судьба, – вздыхала Акбалжан. – А ты нам нужна».

– У Жайнаш с голодухи дочь умирает, – прошептала, прервав её мысли, Саша.

Акбалжан вскинула голову. Вечером, подоив корову, налила кружку молока, накрыла чистой тряпицей и понесла Жайнаш. Войдя в незапертую дверь, отпрянула. На работе некогда друг друга рассматривать. А тут заметила, как сникла яркая красота соседки, впали щёки, взгляд стал безжизненным.

– Это твоей дочке. – Акбалжан поставила кружку и торопливо вышла.

– Алладан қайтсын![28] – прошелестела вслед Жайнаш.

Тот февраль стал траурным. Многие ушли навсегда. Жайнаш ненадолго пережила свою дочь.

Глава 17 Вкус Победы

Одноногий солдат спустился с холма и идёт по улице, опираясь на костыли. Каратальцы вглядываются: чей? Вдова Ильинична коротко вздыхает. Небольшого роста воин, её сыновья высокие. Ни один пока не вернулся.

Старухе Нагиме некого ждать, все померли с голоду. Молоденькая Алима прищуривается, подставив ладонь ко лбу. Дрожит от лёгкого ветерка.

Дети высыпают гурьбой на дорогу. Галдят, отталкивая друг друга от солдата в выгоревшей гимнастёрке с медалями и замызганных влажной глиной сапогах.

– Это мой папка!

– Нет, мой!

Солдат расставляет костыли шире, чтобы не упасть.

Алима тихонько протискивается вперёд. Муж! Он обхватывает её одной рукой. Вместе идут мимо женщин, что поздравляют их. Алима кивает и смущённо отводит взгляд. Словно хочет быстрее уйти и спрятать свою радость, не видеть боль в чужих глазах.

В мае 1945-го в Каратале пролили больше слёз, чем за четыре года войны. Разные то были слёзы. Сладкие, терпкие, как черёмуховый мёд, – у тех, кто встретился с родными, горькие полынные – у получивших запоздалые похоронки, со вкусом солёной надежды – у тех, кто продолжал ждать.

Акбалжан не ждала. После той посылки с шинелью ей приснился сон. Кожабай в светлом длинном чапане сел на высокого белого коня. Улыбнулся и ускакал, оставив за собой полоску света. Тогда она поняла, что в этой жизни они точно не встретятся.

В честь долгожданной радости из райцентра привезли пилёный сахар. Выдали колхозникам – по одному кубику на человека. Акбалжан досталось три. Дома она развернула кулёк из газеты. Дети уставились на белоснежные кубики. Райса понюхала один, несмело лизнула и просияла:

– Сла-а-адкий!

Куантай схватил второй кубик.

– Подождите! – остановила их Акбалжан. – Всё разом нельзя!

Забрала сахар, отколола маленькие кусочки перочинным ножом. Остальное припрятала: когда ещё доведётся есть сладкое?

Райса и Куантай, причмокивая, рассасывали свои кусочки. Глядя на исхудавшие, но счастливые лица детей, Акбалжан рассмеялась. Впервые с начала войны.

– Мама, теперь всё будет хорошо? – заглянула в глаза Райса.

– Алла қосса[29], – сдержанно ответила мать.

Позже Акбалжан вызвали на собрание в контору. Вместе с другими передовиками наградили медалью за труд в тылу. Она взяла металлический круг на шёлковой ленте в мозолистые руки, рассмотрела внимательно. Дома обернула бархатной красной тряпочкой и убрала в сундук.

Погладила корову и отдала ей свой кусок рафинада:

– А вот тебе, Агустин, награда. Теперь пасись вволю!

Глава 18 Кужур

Как Райса умело замешивает тесто для баурсаков![30] Акбалжан подсыпает муку. Дочке тринадцать. Небольшого роста, крепко сбитая, с сильными руками и тугой чёрной косой. Бойкая, разговорчивая. Любит распевать весёлые башкирские песни, услышанные от соседей. Акбалжан говорит с детьми на казахском, русский они и на улице выучат.

Куантаю десять. Тонкокостный, смуглый, лицом в мать. Сдержанный, делает всё вдумчиво, аккуратно.

Самой Акбалжан тридцать пять. В зеркале жёсткий, будто чужой взгляд. Пытается смягчить, не поддаётся. Немного поправилась. Косы всё такие же длинные, правда, тоньше стали, зато по-прежнему черны, ни одного белого волоска. А говорят, седина от переживаний. Как же! Один бог знает, сколько всего в голове.

В мыслях крутится вчерашний разговор. Кужур, кто бы подумал! Столько времени работали вместе, вроде в её сторону и не смотрел, а тут сразу позвал замуж. Акбалжан опешила:

– Замуж? Я?