Мёд и немного полыни

Аже в тени яблонь скребёт ножом рыбу. Сажусь рядом на пружинную кровать, накрытую брезентом. Возле крыльца – сломанный холодильник, он служит шкафом для всякой всячины. В небольшом дощатом гараже – голубой мотоцикл «Иж». Прямо в гараж выходит окно родительской спальни, его заклеили плакатом, на котором румяная девушка берёт пухлыми пальчиками виноград с блюдца.

Заносим очищенную рыбу на веранду, здесь плита. Аже нагревает масло в сковороде и бросает туда рыбины. Масло возмущённо шипит. Аже делает всё быстро и ловко, иногда обжигается, на мгновение морщится, встряхивает пальцы и снова суёт их под горячие брызги.

Первую рыбку даёт мне – маленькую, поджаристую, начинаю уплетать её с хрустящего хвостика.

Дастархан у нас в доме за день расстилается раз десять. То родственники придут, то соседи, то знакомые по совхозу, которые приехали в больницу или по другим делам в центр и ждут вечерний автобус. Гости неторопливо ведут разговор, пьют горячий чай, с наслаждением выдыхая «уф-ф», и вытирают лбы платочками.

Многие приносят что-то вкусненькое: талкан, его можно смешивать со сметаной и сахаром; тары из проса, бабушки любят класть его в чай; кислый кумыс из кобыльего молока. Охотник Капур-ата подарил маме лисью шкуру на воротник. Папе собирался пошить меховую шапку малахай, но не успел – умер.

Аже тоже часто зовут в гости, я хожу с ней. Старушки угощают меня курагой и конфетами. Светлолицая приветливая Катифямал-аби – сорпой с клёцками. Иногда я прошу аже сварить такой суп, мы называем его татарским.

У нас много родственников. На праздники мама покупает пачку открыток. Они пахнут краской и приятно скрипят. Только писать на них нужно осторожно: чернила размажутся, если ненароком проведёшь по буквам ладонью. Подписываю открытки родным – дедушке с бабушкой в Колтубанку, дядям и тётям, двоюродным братьям и сёстрам в Могилёв, Фрунзе[61], Иваново… Только маминому брату Куантаю не пишем. Говорят, он уехал в Москву. Фотография дяди, где он на фоне грузовика, прикреплена к стеклу на серванте. Я не помню его. Почему-то, когда спрашиваю аже, когда он вернётся, у неё наворачиваются слёзы.

По выходным к нам приезжают его дочери и дети маминой сестры Райсы-апа. Они живут в Загорном, соседнем совхозе. На ужин мы вместе лепим пельмешки и вспоминаем, как всем посёлком искали племянника и нашли его в соседской клубнике.

– А Марат-то, когда был маленький, сядет в духовку и телевизор смотрит, – улыбается папа, рассказывая о сыне Райсы-апа. – Один раз идём на Урал, впереди я, сын на руках, рядом Марат, ему лет семь было. А сзади – девчата. Марат оглянулся и говорит: «Три мужика впереди, а три бабы сзади!»

Мы хохочем.

– Вот так, – показывает мама мне и племянницам, как правильно делать пельмени, чтобы они стали похожи на аккуратные шляпки.

– Да какая разница, съедим же, – удивляется Гуля, дочь Райсы-апа.

– У нашей апашки всё должно быть красивым, – отвечает Марина, дочь дяди Куантая.

Раскладываю пельмени в ряды на квадратной тонкой доске для теста и подсчитываю, их должно быть двести пятьдесят.

После еды и разговоров мы ложимся спать на нарах. Здесь могут уместиться несколько человек. С одной стороны Акбалжан-аже укладываюсь я, с другой – брат. Аже рассказывает сказку про чёрную корову и глупых грабителей.

Перед сном аже молится:

– Бисмилляхи Рахмани Рахим…

Мы повторяем. Когда ажешка смотрит на меня, Жанат поворачивает её лицо к себе. Я тут же поворачиваю голову аже обратно. Зная это, аже лежит прямо, глядя в потолок, чтобы достаться нам поровну.

Глава 4 Бананы

В окне мелькают столбы с растопыренными, как у циркуля, ногами, хмурые тёмные ели и лёгкие берёзки. Местами лес кривится, будто деревья примял великан. Мы едем в поезде из Ивановской области, там живёт мамина племянница Жумаслу, её кудрявый муж и такая же кудрявая дочка. Они окают, часто говорят «наплявать» и называют младенцев «баёнышами».

– Будете бананы? – спрашивает папа.

На обратном пути мы заезжали на один день в Москву, и папа отстоял длинную очередь, чтобы купить полную сумку фруктов. Сладко пахнет на всё купе. Я ем бананы третий раз за сегодня и за всю жизнь. В этой поездке для меня многое было впервые – кукурузные палочки и шоколадное эскимо, метро и цирк.

Мама перечитывает список:

– Райсе – платье, Тамаре – колготки, Оле – спортивный костюм на дочку…

Что-то вычёркивает, ставит галочки. Если кто из посёлка едет в большой город, ему заказывают вещи и хорошие конфеты. В нашем продуктовом магазине продают хлеб, кильку в томатной пасте, а из сладостей только вафли, сушки, ириски и жёсткие сахарные подушечки, их нужно размачивать в чае, чтобы добраться до начинки из повидла. Накануне праздников появляется прилипающая к зубам халва, завёрнутые в бумагу яблоки, сельдь иваси в больших жестяных банках. На Новый год – мандарины. Мороженое в прямоугольных пачках с плоскими палочками, ими здорово соскребать подтаявший верх, привозят раз в год, зимой. Надо же, а в Москве эскимо продают и летом.