Мёд и немного полыни

Полтора года назад аже вела меня к сараю. У неё болят ноги, и поэтому она не может ходить быстро. В загоне на улице я увидела рядом с нашей коровой мокрого телёнка. Светло-коричневого, с белой мордочкой, на которой красовалось пятнышко, похожее на улыбку. Мама-бурёнка вылизывала его, оставляя на шерсти волнистые полосы.

– Помнишь, я рассказывала про корову, что спасла нас в войну? У неё было такое же пятно! – просияла аже.

Папа перегнал телёнка в другой загон. Корова замычала. Телёнок ответил коротко:

– Мом!

Мне стало жалко его, но аже сказала, что он быстро привыкнет. Так надо, чтобы телёнок не сосал корову. Он не будет голодным, получит обрат, а нам достанутся молоко и сметана.

Корова стала жевать траву с равнодушной мордой. Телёнок заскакал вдоль забора, подпрыгивая задними ножками.

– Это тёлочка! – объявила аже.

Всех наших коров зовут Красулями, но я предложила назвать новенькую Майкой – она родилась в предпоследний день мая.

Из комнат не видна та часть двора, где мечется корова. Подхожу к печке и держу над раскалённым железным кругом ладони. Дома тепло, а я отчего-то мёрзну.

Может, у Майки болит живот? Иногда коровы объедаются кукурузой, распухают. Наверное, папа пошёл за лекарством. Даст, и она успокоится.

Помню, как мы приучали Майку пить обрат. Бугорками, из которых позже выросли рожки, она бодала ведро. Приходилось крепко держать, не уследишь – разольёт!

– Маечка, – приговаривала я и чесала тёлочке спинку. Мягкая шерсть пахла парным молоком. Майка вытягивала шею, словно просила почесать и там.

Когда она подросла, мы стали гулять вместе. Никто из моих подруг не дружил с телятами. На следующий год, 30 мая, я поздравила её с днём рождения и угостила пирогом.

Майку отдали на пастбище. Я встречала её вечерами с веткой клёна, чтобы лупить приставучих мух, которые лезли тёлке в глаза и уши. По дороге обнимала её за тёплую мохнатую спину, рассказывала секреты. Иногда видела на округлых боках следы хлыста и злилась на пастуха: зачем бить животных?

Бабах! Вздрагиваю. Недавно так взорвалась банка с солёными огурцами. Дикий рёв. Бегу на веранду. Мама вскакивает навстречу, обхватывает меня. Хочу посмотреть в окно, но ничего не вижу. Мама заводит меня в прихожую. В спальне я ложусь и прячу лицо под подушкой.

Позже мне рассказали, что Майку укусил бешеный лис, забежавший в посёлок. Ветврачу пришлось застрелить её.

На следующий день нашу семью положили в больницу, где каждому сделали по сорок уколов в живот.

Глава 6 Аппендицит

Я осторожно переставляю ноги, будто крадусь по тонкому мостику над пропастью. Кажется, что лёд прогибается и вот-вот треснет. Мама ступает рядом, крепко держа меня за руку. Впереди – тёмный силуэт папы.

С утра у меня ныл живот. То покалывал, то успокаивался. Я ложилась на диван, подкладывала под него подушку. Поджимала ноги.

Пришла Фаина Наилевна, главный врач больницы, где работает мама. Пощупала живот, постучала пальцем по коже, велела показать язык и попросила кашлянуть. Справа от пупка стрельнуло, я поморщилась и втянула воздух сквозь зубы.

– Похоже на аппендицит. Срочно надо везти в Кувандык! – сказала Фаина Наилевна.

Но я испугалась не этих слов, а маминых глаз. Начала вслушиваться в её звонкий голос, говорящий в телефонную трубку:

– Да. Восемь лет. В сознании. Через час приедете? Хорошо, выходим!

Папа с мамой негромко переговаривались в спальне, и я услышала про операцию. В шесть лет мне вырезали гланды. До сих пор при мысли об этом колет в горле.

Папа погладил меня по щеке:

– Ничего, всё будет хорошо. Надо только перейти по реке до скорой.

Мы живём на левой стороне реки Урал, а райцентр Кувандык, где большая больница с хирургами, – на правой, в пятидесяти пяти километрах от нас. Говорят, перейдя мост, можно из Азии попасть в Европу, ведь Урал делит материк на две части. Сегодня шестое апреля, в эти дни начинается разлив. Деревянный мост сняли, чтобы не унёс паводок. Когда лёд сойдёт, можно будет перебираться на ту сторону на железном катере, пока не починят мост. А сейчас наш посёлок на несколько дней оторван от мира.

Другого пути попросту нет. Нужно дойти по оттаивающей глади до противоположного берега, туда приедет скорая помощь из райцентра. До неё каких-то сто метров, но сейчас это так далеко. В любую минуту белый панцирь готов разломиться на глыбы.

Сапоги чавкают в тишине по мелким лужицам. Впереди слышится гул машины. Скорая приехала. Фары светят, и уже не так страшно. Прибавляем ходу.

Папа останавливается перед берегом и помогает выбраться нам, потом сам ступает на землю. Обнимает меня, целует в щеку:

– Всё будет нормально, Мариша! Ты у меня умница!

Садимся в машину, папа машет в окно. Мы уезжаем, а ему нужно назад, к аже и брату.

Внутри меня крутит, словно кто-то дёргает и сжимает кишки. Обхватываю живот и сгибаюсь.

– Теперь главное – успеть, – вздыхает мама и шевелит губами. Молится?

– А как разрезают живот? – спрашиваю, и внутри будто сверлят дырочки. Однажды я видела сон, как сидела в закрытой коробке, меня не заметили и просверлили.