Медальон Таньки-пулеметчицы

Бравый капитан не заставил себя ждать, и Власенко попросил его:

– Жора, пусть за Марковой приглядят. Предчувствия у меня нехорошие. Как бы с жизнью счеты не свела…

Георгий кивнул:

– Слушаюсь.

Отпустив капитана, Власенко долго сидел, глядя в одну точку, пока сумерки совсем не сгустились над городом, поглотив и дома, и деревья, и спешащих с работы людей. Тогда он сам стал собираться домой.

* * *

СИЗО представлял собой небольшую комнату с четырьмя кроватями, оказавшимися свободными. Татьяна выбрала кровать возле зарешеченного окна и, застелив ее, села, глядя на разделенный на квадраты кусочек темного неба. Вероятно, оно было покрыто тучами, ни одна звезда, как путеводный маяк, не светила в окошко.

– Вот и все, – произнесла Маркова, потирая колено. – Вот и все. Прощай, Яша. Прощайте, девочки.

Она прилегла, отвернулась к стене и задремала.

Глава 58

Гомель, 1978-й

Убедившись, что Маркова не собирается кончать с собой, Власенко успокоился. Когда ему сообщили, что задержанная сама просится на допрос, он не удивился. Так получилось, что следователь КГБ стал для нее первым человеком, которому она спокойно и безбоязненно изливала душу. Подходя к кабинету, Андрей Николаевич увидел высокого худого пожилого мужчину с воспаленными от бессонницы глазами и худым изможденным лицом. Он, получивший фотографии всех членов семьи Марковой, сразу узнал ее супруга, Якова Гольдштейна.

– Здравствуйте. – Полковник протянул руку, покосившись на награды, украшавшие грудь Якова. – Вы ко мне?

– Если вы Власенко, то к вам, – выдохнул Гольдштейн. – Скажите, моя жена у вас?

– У нас, – ответил Андрей Николаевич. Острый, покрытый щетиной подбородок Гольдштейна затрясся.

– Значит, правда… – Он схватил полковника за руку. – Произошла чудовищная ошибка. Моя жена фронтовичка, ее знают все в городе. И вдруг – такое обвинение. Это ошибка… я дойду до нашего руководства, я уже написал письмо Андропову. Вы понимаете, в чем обвиняете Татьяну?

Андрей Николаевич опустил голову. Он подбирал слова, стараясь как можно мягче объяснить раздавленному горем человеку, что ошибки нет никакой. Полковник понимал: когда Яков узнает правду, это станет для него страшным ударом. Рухнет спокойная, размеренная жизнь… Теперь всей семье придется существовать со страшным клеймом…

– Видите ли, – доброжелательно начал он, – она сама во всем призналась. – Из черной папки из кожзама он вынул бумаги. – Если вы знаете почерк вашей жены и ее подпись, смотрите. Вот ее признания, она все подписала.