Медальон Таньки-пулеметчицы

Яков судорожно схватил листы, надел очки и принялся жадно читать. Лица убитых, взывающие к возмездию, будто смотрели на него с каждой страницы… Жена оказалась карательницей, о которой ему доводилось слышать. Она признала себя виновной в гибели тысячи людей.

– Танька-пулеметчица, – прошептал он. – Наш командир рассказывал о ней… Мы все мечтали найти ее и наказать. Но чтобы это оказалась моя жена… – Бумаги выскользнули из ослабевших рук и, подхваченные сквозняком, белыми простынями заскользили по полу. – Что я скажу детям, внучке?

– У вас взрослые дочери, и они имеют право знать правду, – отозвался полковник. – Внучке расскажете, когда подрастет. Думаю, вам лучше уехать отсюда, сменить фамилию и начать жить заново.

Яков как-то судорожно всхлипнул, и острый кадык заходил на худой шее.

– Начинать заново… Да вы смеетесь, товарищ полковник… Заново в шестьдесят лет…

– Да, именно так, – настаивал Андрей Николаевич. – Подумайте о близких.

– А что… что будет с ней? – У него не поворачивался язык назвать карательницу по имени.

– Ее ждет смертный приговор, – честно сказал Власенко.

Яков снова дернулся.

– Она… спрашивала о нас?

– Думаю, и не спросит, потому что понимает, что в любом случае вы ее не поймете. – Полковник положил руку ему на плечо. – Идите домой и поразмыслите, как расскажете обо всем дочерям.

– Да, вы правы. – Гольдштейн осунулся, ссутулился. – Спасибо вам, товарищ полковник… Я пойду….

– Да. – Они не пожали на прощанье руки. Муж Таньки-пулеметчицы шел нетвердой походкой, спотыкаясь, будто не смотря под ноги, и Андрей Николаевич с жалостью представил, сколько горя предстоит выдержать этой семье. Интересно, думала ли об этом ОНА? Или уже махнула рукой на все, в том числе и на себя?

Он посмотрел на часы и поспешно открыл дверь кабинета. Сейчас сюда приведут Татьяну, рвавшуюся на допрос. Что же она намерена сообщить? Какие ужасы расскажет?