Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

— Приняв во внимание причину, вызвавшую эту небольшое опоздание, ее милость, надеюсь, простит меня за то, что я заставил ее ждать, — произнес Рутвен, жестом давая знать, что он посвятил своему туалету то время, какое, на взгляд Линдсея, следовало употребить с бо́льшим толком.

— Да, разумеется, она простит вас, Рутвен, — откликнулся Линдсей, — ибо женщины весьма снисходительны к проступкам вроде того, что вы сейчас совершили; но вопрос не в этом: вопрос в том, что завтра, как вам известно, мы еще до рассвета должны быть в Эдинбурге.

— В таком случае, милорды, — промолвила королева, садясь в кресло, — соблаговолите объяснить мне как можно скорее причину вашего визита, ибо, если вы нарушите свое обязательство, я ни за что на свете не хотела бы, клянусь вам, чтобы вина за это пала на меня.

— Сударыня, — подойдя к столу, произнес Рутвен, — мы явились от имени лордов тайного совета…

— Простите, милорд, — прервала его королева, — но я впервые слышу об этом новом органе власти и не могу припомнить, чтобы я учреждала такой до моего отъезда.

— Вы правы, сударыня, ибо он учредил себя сам, ввиду тяжести обстоятельств; итак, как я уже имел честь сказать вашей милости, мы явились…

— … чтобы просить у меня прощения, как я предполагаю, за подобную дерзость, — во второй раз, несмотря на умоляющие знаки Мелвилла, прервала его Мария Стюарт, — и умолять меня соблаговолить вновь взойти на трон, с которого меня заставили на время спуститься вопреки клятве, данной на равнине Карберри-Хилл. Вы не присутствовали на этих переговорах, мне это известно, но вот лорд Линдсей там был и он знает, на каких условиях я сдалась сэру Керколди из Грейнджа.

— Да, сударыня, но я знаю и те обещания, какие, со своей стороны, дали вы: они заключались в вашем отказе видеться когда-либо впредь с подлым и трусливым Ботвеллом.

— А разве я с ним виделась, милорд? — холодно спросила королева.

— Нет, сударыня, но вы написали ему письмо.

— А с каких это пор, милорд, в момент расставания навеки жена не вправе написать письмо своему мужу?

— Если муж предатель и убийца, — ответил Линдсей, — жена вполне может быть заподозрена в том, что она его сообщница хотя бы в умысле, если и не на деле.

— Милорд, — промолвила королева, — этот человек, которого сегодня вы называете убийцей и предателем, виновен он или нет, не изменился с тех пор, когда он принес мне, подписанную самыми достославными именами шотландской знати, грамоту, где мне указывали на него как на единственного мужчину, который, став моим супругом, мог бы восстановить мир в королевстве; я сохранила эту грамоту, милорд, и если бы хорошенько поискала среди подписей, то, вполне возможно, обнаружила бы там имена тех самых людей, что сегодня ставят мне в преступление брак, который они советовали мне тогда. Правда, я лишь позднее узнала, что этот документ был написан на столе в таверне, среди опрокинутых бутылок и пустых стаканов; но мыслимо ли было догадаться, что те, кто отвечает за государственные дела, выберут для своего совещания тот момент, когда будут пьяны, а залом своих заседаний назначат постоянное место встречи городских грузчиков?

— Сударыня, — все тем же ледяным голосом произнес Рутвен, — осмелюсь напомнить вашей милости, что вы затеваете бесполезный спор, ибо что сделано, то сделано, и мы присланы сюда не для того, чтобы ссылаться на прошлое, а для того, чтобы заложить основы будущего.

— И несомненно, милорд, такие основы содержатся в этих бумагах? — спросила Мария Стюарт, указывая пальцем на грамоты, которые Рутвен держал в руке.

— Да, сударыня; и тайный совет призывает вас подписать их и впредь сообразовываться с тем, что они содержат в себе, ибо это единственное средство восстановить мир в государстве, проповедовать слово Божье и обеспечить покой остатку вашей жизни.

— Какие превосходные обещания, — промолвила в ответ королева, — настолько превосходные, что я не могу в них поверить и, при всем моем желании подписать эти бумаги не глядя, самим моем неверием понуждаема просить ваше сиятельство ознакомить меня с их содержанием; так что прочтите их, милорд, я слушаю вас.

Рутвен развернул одну из грамот и не колеблясь, без тени волнения, голосом столь же непреклонным, как голос судьбы, зачитал следующее: