Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

— Ради Бога, сударыня, — воскликнул Мелвилл, — оглянитесь вокруг и подумайте, где вы!

— Я думаю не о том, где я, а о том, кто я, Мелвилл; я королева, самодержавная и венценосная, и, получив корону от Бога, верну ее лишь Богу!

— Сударыня, — с тем же невозмутимым спокойствием, не покидавшим его ни на мгновение, произнес Рутвен, — нам известно, что вы златоуст и знаете тайну высоких слов и красивых речей; именно поэтому к вам послали не риторов, а людей, которые носят латы; и потому, вместо того чтобы ввязываться в ученые политико-богословские споры, мы ограничимся тем, что в последний раз спросим вас: если вашей жизни и вашей чести будет обеспечена безопасность, согласитесь вы отречься от короны Шотландии?

— А если допустить, что я соглашусь на эти условия, сударь, — ироничным тоном поинтересовалась королева, — то какое вы мне дадите ручательство, что это новое обещание будет выполнено точнее, чем первое?

— Им явятся наше слово и наша честь, сударыня, — ответил Линдсей.

— Такое ручательство кажется мне несколько легковесным, милорды, — промолвила Мария Стюарт, — нельзя ли добавить к нему какую-нибудь безделицу и тем самым сделать его весомее, чтобы ветер не унес его так же, как и первое?

— Довольно, сударыня, довольно! — воскликнул Линдсей, в то время как по бесстрастному лицу Рутвена пронеслась, словно пламя, краска гнева.

Затем, повернувшись к своему товарищу, он добавил:

— Вернемся в Эдинбург, Рутвен, и пусть с этой женщиной случится то, что прикажет Господь!

— Милорды, — вскричал Мелвилл, — умоляю вас, не уходите вот так! Позвольте мне поговорить с ней, позвольте мне просьбами добиться того, чего вы не смогли добиться угрозами!

— Ну что ж, останьтесь, — сказал Линдсей. — Мы даем ей четверть часа; но если через четверть часа она не решится, то более никакой жалости, и тогда уже не свобода ее окажется в опасности, а жизнь, дни которой будут сочтены!

С этими словами, сопровождаемый лордом Рутвеном, Линдсей вышел из покоев, и, пока он спускался вниз, было слышно, как конец его длинного меча ударялся о каждую ступень лестницы.

Королева следила за ними взглядом, пока они не покинули покои; затем, как если бы сил ей доставало лишь до тех пор, пока ее гордость укрепляло присутствие лордов, ноги у нее подкосились и она со стоном рухнула в кресло. Мелвилл подошел к ней и опустился на колено, но Мария мягко отстранила его.

— Оставьте меня, Мелвилл, — сказала она ему, — оставьте; в моем королевстве и в моей голове все настолько спуталось, что я не отличаю более друзей от врагов. Вы, Мелвилл, вы с этими людьми, и вам было поручено нанести подобное оскорбление вашей королеве!

— Да, сударыня, — ответил Мелвилл, — да, я с ними; но, как вы знаете, я не на их стороне, и не будь меня здесь, что сталось бы сейчас с вами?

— А вы полагаете, что я их боюсь? — промолвила Мария. — Да что они могут мне сделать? Устроить суд? Но только этого я и прошу, ибо для меня это единственная возможность очиститься от бесстыдной клеветы, которой меня замарали… О да, да, Мелвилл! Свет, пусть прольется свет на всю мою жизнь! В ней увидят, возможно, слабости, но не увидят преступления; и тогда, клянусь вам, не найдется во всей Шотландии ни одного судьи, который, каким бы порочным и продажным он ни был, осмелится вынести мне обвинительный приговор!

— Да, несомненно, сударыня, — снова заговорил Мелвилл, — да, вы были бы правы, если бы все обернулось именно так; но разве путем судебного разбирательства избавились они от Дарили, Риччо и трех ваших предков, которые были убиты? Подумайте об этом, сударыня, ведь вы здесь одна, без охраны, без друзей, и всю вашу свиту составляет одна-единственная женщина. Никто не прибежит на ваши крики, никто не сможет прийти вам на помощь; в какую-нибудь темную грозовую ночь вы умрете, вот и все. Кто обратит на это внимание? Кого это встревожит? Кто призовет убийц к ответу? Ваш сын, грудной младенец, который еще не знает, есть ли у него мать? Елизавета, ваша соперница, Елизавета, ваша врагиня? Ах, Боже мой, да разве может она желать чего-нибудь другого, кроме смерти женщины, равной ей по могуществу и превосходящей ее по красоте? Вы не страшитесь смерти, я это знаю, вы дали этому доказательство на поле битвы, и вы чересчур Стюарт, чтобы при свете дня страшиться вида меча; но ночной кинжал, сударыня, но скрытый яд, но тайная смерть — без утешения, без священника? И когда? В то самое время, когда ваши друзья снова собираются, когда ваши друзья клянутся вытащить вас отсюда… или погибнуть… О, ради них, если не ради себя, живите, сударыня; во имя Неба, живите!

— Ну да, и когда ради меня мои друзья подвергнут опасности свою свободу, свою честь; когда, обагренные кровью из ран, которые они получат во имя меня и моего дела, они придут за мной в мою темницу, они обнаружат, что женщина предала королеву и что ее мужество провинилось перед их преданностью!