Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

И в самом деле, королева ничего не знала о том, что происходило за стенами замка, и питала весьма слабую надежду на то, что могло произойти внутри них, ибо все ее шансы на успех зиждились, как мы уже сказали, на сообразительности двенадцатилетнего ребенка. Со своей стороны, королева, всякий раз, когда ей доводилось сталкиваться с малышом Дугласом, видела, что он явно не обращает на нее никакого внимания, и, полагая это проявлением беспечности, присущей его возрасту, стала постепенно забывать о своем юном друге, доставшемся ей по наследству.

Наконец, ближе к началу апреля Мария заметила, что мальчик стал чаще, чем прежде, играть под ее окнами, и однажды, когда он выкапывал у подножия крепостной стены западню для ловли птиц, а королева с праздностью узницы следила за его занятием, ей показалось, что, продолжая одной рукой долбить ножом землю, другой рукой он пишет какие-то буквы на песке. И в самом деле, присмотревшись внимательнее, Мария убедилась, что буквы на песке предназначались ей, и, разобрав одно за другим слова, которые он писал и тотчас стирал, поняла, что слова эти составляют фразу: «Сегодня вечером, в полночь, спустите из окна веревку».

Вне всякого сомнения, это послание было адресовано ей, но ничто, даже взгляд мальчика, не служило этому подтверждением, ибо, когда малыш Дуглас счел, что его поняли, он закончил копать западню, замаскировал ее и ушел, даже не подняв глаза к окну, откуда на него смотрела королева.

Однако узница решила последовать, на всякий случай, данным ей указаниям. За неимением веревки Мэри Сетон связала между собой несколько простыней и в назначенный час, отнеся перед тем лампу в спальню, спустила их через окно. Мгновение спустя она ощутила, что к простыням что-то привязали, и сразу же потянула их вверх. Довольно объемистый сверток застрял у оконной решетки, но пленницы повернули его наискось и сумели протащить между прутьями. Затем они тотчас же отнесли его в спальню и, заперев перед тем дверь на ключ, развязали.

В свертке оказалось два комплекта мужских ливрейных платьев, какие носили слуги Дугласов.

К воротнику одного из платьев булавкой было приколото письмо, в котором говорилось следующее:

«Новые указания для Ее Величества.

Каждый вечер, с девяти часов до полуночи, королева и мисс Мэри Сетон должны быть облачены в присланные им ливрейные платья, как для того, чтобы привыкать непринужденно носить их, так и для того, чтобы всегда быть готовыми к побегу, если представится такая возможность. Платья будут им впору, поскольку мерки были сняты с мисс Мэри Флеминг и мисс Мэри Ливингстон, у которых те же фигуры.

Каждый вечер королева должна задавать вопрос огоньку, дабы быть извещенной заранее, насколько это возможно, и не оказаться застигнутой врасплох.

Ее сторонники собираются, ее друзья бдят».

Послание это, каким бы неясным оно ни было, вызвало у королевы огромную радость. За время долгой зимы она пришла к мысли, что о ней все забыли, и в своем одиночестве впала в оцепенение. Но это свидетельство бдительности и преданности вернуло королеве все ее надежды, а вместе с ними и всю ее энергию. В тот же вечер королева и Мэри Сетон примерили ливрейные платья. Как и предполагалось, они оказались пленницам впору, как если бы мерки сняли прямо с них.

На другой день, на рассвете, королева пыталась увидеть малыша Дугласа, надеясь, что мальчик либо знаками, либо жестами подтвердит ее надежды, но он так и не попал ей на глаза. Вечером она обратилась с вопросом к огоньку, и он дал ей время отсчитать двадцать ударов сердца. Ничего еще решено не было.

Тем не менее королева неукоснительно следовала полученным указаниям. В девять часов вечера она и Мэри Сетон надевали мужские платья и не снимали их до полуночи. Так прошли две недели, не принеся с собой ничего нового; наконец в конце апреля, загоревшись сразу после десятого удара сердца Марии, огонек дал ей знать, что близится момент, когда ее друзья предпримут новую попытку освободить пленниц. Затем прошло еще три дня, не внеся никаких изменений в его обещания.

XXII