Медичи. Гвельфы и гибеллины. Стюарты

Подобное расточительное гостеприимство являлось одной из характерных примет той эпохи. Спустя какое-то время после пиршества, устроенного Яковом V в Клайдсдейле, он вместе с папским легатом был в свой черед приглашен графом Атоллом провести три дня в его имении. Король принял приглашение и в сопровождении посланца Святого престола отправился в путь. Они вместе ехали по направлению к замку графа, как вдруг слуги, выставленные на дороге, приблизились к королю и почтительно пригласили его следовать за ними, ибо граф Атолл временно сменил место своего пребывания. Король, догадываясь, что за этим таится какой-то сюрприз, никоим образом не стал возражать и вскоре увидел совершенно неизвестный ему бревенчатый дворец, высившийся посреди огромного зеленого луга, позади которого раскинулся довольно обширный лес. В этом построенном наскоро дворце, с башнями по бокам, насчитывалось сто комнат, и все они были убраны самыми красивыми и самыми диковинными цветами. Кроме того, он был обнесен рвом с проточной водой, где плавали прекраснейшие озерные рыбы, в то время как в лесу, примыкавшем к дворцу и огороженном решетчатым забором, прятались лани, косули и олени, которых там было без счету. Три дня длилось это празднество, роскошество которого было достойно принца из «Тысячи и одной ночи»; затем, вечером третьего дня, когда Яков V, восхищенный приемом, который был ему устроен, сел на коня и собрался вернуться вместе с легатом в Стерлинг, граф Атолл взял факел и, дабы осветить королю путь, поджег дворец, сгоревший вместе со всей своей обстановкой.

Так что жизнь Якова V протекала среди удивительных приключений и роскошных празднеств, и его царствование, начавшееся в злосчастный час, обещало завершиться благополучно, как вдруг речь, произнесенная человеком, который родился в другой части света, внезапно изменила облик Европы: появился Лютер, и Реформация, родившаяся в Германии, перешагнула через море и из Англии проникла в Шотландию.

Одним из первых государей, присоединившихся к Реформации, стал Генрих VIII. Не сумев добиться от папы, опасавшегося сделаться врагом Карла V, разрешения на расторжение своего брака с Екатериной Арагонской, он поспешно ухватился за эту возможность избавиться от папского цензорства. Но этим дело не кончилось: как и все обращенные в новую веру, он был охвачен манией обращать в эту веру других. И потому он предложил Якову V, который приходился ему племянником, руку своей дочери Марии и титул герцога Йоркского, если он согласится исповедовать реформированную религию и сделает ее в Шотландии государственным культом.

Уверяют, что какое-то время Яков V колебался между своей старой верой и новой религией, но вскоре, приняв в рассуждение, что вся высокая просвещенность сосредоточена в духовенстве и что в вопросах государственного управления оно ему куда полезнее, чем невежественная и исполненная высокомерия знать, которую ему с таким трудом удалось обуздать, он вежливо отверг предложение Генриха VIII и предоставил архиепископу Битону и его племяннику Дэвиду Битону, своим ближайшим советникам, еще больше власти, чем у них было прежде. Затем он занялся своей женитьбой и, обратив взор в сторону Франции, получил вначале руку Мадлен Французской, дочери короля Франциска I, умершей через сорок дней после свадьбы, а затем руку Марии де Гиз, дочери герцога де Гиза, чей род был известен во всей Европе не только своей верностью католической религии, но и фанатичным преклонением перед ее догматами.

Тем не менее пример монарха вовсе не был законом для его подданных. Некоторые шотландские богословы, учившиеся в материковой Европе, восприняли реформу Кальвина; они вернулись на родину, исполненные горячности новообращенных, и, привезя с собой экземпляры Священного писания, изданные для верующих нового обряда, открыто сделались его проповедниками и в своих проповедях стали растолковывать спорные вопросы, возникшие между протестантами и католиками латинского обряда.

Тотчас же вспыхнули религиозные распри, и присущие королю жестокость и беспощадность, словно дремавшие во время долгого мира, пробудились с началом этой войны. Джанет Дуглас, сестра изгнанного графа Ангуса, обвиненная в колдовстве, была сожжена заживо, а сэр Джеймс Гамильтон из Драффана, по прозванию Бастард из Аррана, заподозренный в государственной измене, был казнен, хотя его вина даже не была доказана. Две эти казни возмутили всю знать, и так уже досадовавшую на предпочтение, которое Яков V отдавал священникам в вопросах государственного управления, и начиная с этого момента королю уже было не до празднеств, не до охот и не до путешествий инкогнито.