Мединститут

Да, операция была из ряда самых сложных, – сложных и технически, и психологически. Предстояло распрепарировать элементы старого порочного соустья, разделить их и закрыть отверстия в желудке и кишке; затем выбрать нужные границы и резецировать эти органы в новых местах; затем вновь соединить их, сформировав так называемый гастроэнтероанастомоз по способу Бильрот-1. К этим основным этапам требовалась масса промежуточных, типа выделения и перевязки ветвей органных артерий, каждый из которых тянул на отдельную операцию. Так что осмелиться на такое мог далеко не каждый хирург, от которого здесь требовалось не только мастерство самого высокого класса, но просто чудовищные терпение и выдержка.

В руках двух таких величин, как В.И. Ломоносов и В.В. Тихомиров, дело, однако, спорилось с фантастической быстротой. Оба хирурга, казалось, совсем не следили за тем, чем были заняты их руки, не спеша ведя приятную беседу о том, насколько эффективна методика лапаростомии при разлитом перитоните, о временной изоляции печени при её множественных ранениях, о какой-то новой монографии «Кочина из Казани», об общих знакомых-хирургах, и т.д. Чувствовалось, что ветеранам есть, о чём поговорить.

Между тем, операция велась твёрдо, с той степенью уверенности и непреклонности, которые и изобличают умелого врачевателя, воля и настойчивость которого обязательно победят любую болезнь. Вот, вошли в живот, вот разделили спайки. Ломоносов делал это лёгкими изящными движениями ножниц, пересекая один тяж за другим, умудрившись ни разу не вызвать кровотечения. Вот уже неправильное соустье вскрыто, вот накладывается двухрядный шов.

Берестова совсем не чувствовала себя лишней. Оба хирурга нисколько не высокомерничали в отношении студентки. Наоборот, относились с подчёркнутой предупредительностью, называя её строго на «вы» и «Надежда Константиновна». Угрозы Ломоносова «топать ногами» были шуточные. Наоборот, сейчас он был сама корректность, совершенно исключив ненормативную лексику. Наде доверяли то держать крючки, то работать наконечником вакуум-отсоса, то срезать концы нитей, то завязывать узлы серо-серозных швов. Работать было так интересно, что просто захватывало дух.

«Остановись, мгновенье»…

Один раз Берестова перехватила взгляд Булгакова, полный страдания и зависти – да, конечно, мальчику очень, очень хотелось бы сейчас быть на её месте. Фигушки, пусть позагорает…

Между тем на соседнем столе хирург проделал отверстие в передней брюшной стенке, ввёл трубку лапароскопа и приступил к осмотру содержимого брюшной полости. Нагнетая кислоород, чтобы расправить все складки и кармашки, он, прильнув к окуляру, созерцал невиданную картину. Наверное, астрономов так же восхищало зрелище обратной стороны Луны, когда они увидели её впервые. В общем-то Аркадий Маркович уже не раз смотрел в окуляры фиброскопов, но самостоятельно делал всё с самого начала впервые. Да какая разница! Чёрт побери, вот органы, самой природой обречённые от рождения до смерти находиться в вечной темноте, стали доступны визуальному прямому осмотру! Хотелось кричать от радости.

Наглядевшись, Самарцев передвинул окуляр к Гаприндашвили.

– Вот, пожалуйста, Гиви Георгиевич. Начинайте с осмотра bursa hepatica…

Зав. 2-й хирургией припал к окуляру и застыл. Рядом возвышался Пётр Егорович, терпеливо дожидаясь своей очереди заглянуть в неведомое.

– Итак, произведёна визуальная ревизия содержимого брюшной полости. Никаких патологических структур выявить пока не удалось, – Аркадий Маркович повернулся к аудитории. – К сожалению, возможности метода не позволяют всем желающим посмотреть в окуляр…

Он неожиданно осёкся. Прежнего многолюдства вокруг как ни бывало. Жалкая кучка в 10-12 зрителей, среди которых были в основном студенты его группы – вот и всё, что осталось стоять вокруг. Зато соседний стол окружили так густо, что оперирующих видно почти не было видно, только шапочка и очки высокого Ломоносова ещё виднелась над толпой. Там было весело и оживлённо. В задних рядах поднимались на цыпочки, толкались, и даже вставали на табуретки, дабы увидеть происходящее в ране.

– Итак, товарищи, сейчас в исполнении Виктора Ивановича вы увидите этап этап восстановления непрерывности желудочно-кишечного тракта, – послышался ровный голос Тихомирова. – Перед вами –  нижняя губа будущего анастомоза. Предстоит непреывный адаптирующий шов слизистой оболочки по Шмидену. Разное строение слизистой желудка и duodenum требует соблюдения некоторых нюансов…

Зрители зашевелились, громоздясь на табуретки и приступочки сразу по двое, непременно желая видеть эти «нюансы».

Самарцев нагнулся к прибору и начал давать пояснения Гаприндашвили. Голос его при этом был бесстрастен, вид крайне заинтересованный, как у человека, делающего самое важное в жизни дело. Никто бы не смог подумать, что доцент кафедры чем-то задет. Потом смотрел Пётр, и Аркадий Маркович долго и подробно рассказывал, что к чему. Гаприндашвили столь явно томился стоя рядом, весь развернувшись к соседнему столу, что было видно, что виденное его не впечатлило.