Мединститут

– Ну, кто не рискует – тот не сидит в тюрьме…

– А утром? Ведь всё равно все узнают!

– Не узнают. Я так аппендициты уже сто раз оперировал. Утречком Вэи прочухается, напишет своей рукой протокол операции. Хирург – он, ассистент – ты. В операционной сегодня Катька и Любка – это могилы, никогда никому не ляпнут. Вообще, Ломоносова все уважают и жалеют. Так что нам с тобой и помогут, и посодействуют. А Таньке я лично сиськи оторву, если она мне ещё раз про Трифоныча напомнит.

– Не знаю… – совсем смутилась Берестова. – Ты так по шарам бьёшь…

– Ты Ломоносова не осуждай. Он, может, потому и набрался, что мы с тобой сегодня здесь. Я же говорю – у него чутьё, когда можно пить, когда нет. Значит, подсознательно на нас рассчитывал. Единственная проблема – анестезиолог. Под местной анестезией на язву идти нельзя. Но с анестезиологами у Ломоносова отношения со всеми хорошие.

XII

«Их было человек пятьдесят. Они вышли из станции метро «Кропоткинская» и расселись в темноте по скамейкам, чего-то ожидая. – Что вы здесь делаете? – Хиппарей ждём. У  них сегодня тусовка. Разгоним, – отвечает парень лет семнадцати, назвавшийся Борисом Тарановым. – А зачем? – Хиппи, панки и металлисты позорят советский образ жизни. Мы хотим очистить от них столицу.»

_{(Советская пресса, январь 1987 года)}

Кто хоть раз оказывался в затруднительном положении, знает, насколько пагубна нерешительность. Руководствуясь ею, всегда получаешь наихудший результат из всех возможных. Зато вовремя принятое решение, твёрдо и последовательно проводимое в жизнь, почти наверняка обеспечит успех делу и позволит с честью выйти из самой затруднительной ситуации.

Решившись оперировать самостоятельно, не ставя в известность Ответственного хирурга Горальчука, Булгаков первым делом постарался отбросить сомнения в том, что справится с операцией. Да, вмешательство при прободной язве отличается от вмешательства при остром аппендиците- требуется наносить длинный разрез от мечевидного отростка грудины до пупка, так называемую верхне-срединную лапаротомию, делать ревизию органов брюшной полости, удостоверяясь в правильности диагноза. Брюшная полость весьма коварна, и довольно часто интраоперационная находка заставляет менять весь план операции. В данном случае, при всей кажущейся ясности, Антон мог наткнуться и на панкреатит, и на высокую кишечную непроходимость, и на перфорацию кишечника рыбьей костью, а то и на опухоль. Это было бы крайне неприятным сюрпризом.

Далее требовалось закрыть язвенный дефект. Способов было множество, начиная от простого зашивания отверстия, до тампонады его прядью большого сальника по Оппелю- Поликарпову. Всё зависело от размеров и степени инфильтрации, то есть плотности краёв язвы. Недоучёт этого обстоятельства мог привести к прорезыванию и несостоятельности самым тщательным образом наложенных швов. С самыми печальными последствиями для пациента.

Потом нужно было провести санацию брюшной полости- промывание всех её закоулков с удалением гноя и фибринных плёнок, являющихся субстратом перитонита – грознейшего осложнения, всегда встававшего на пути хирурга в так называемую «доасептическую эру», но и сейчас, в XXI веке, являющегося главным пугалом любого оперирующего врача.

Заканчивалась операция дренированием. То есть установкой продырявленных резиновых трубок во все отлогие места брюшной полости, по которым оттекал бы воспалительный экссудат, и зашиванием операционной раны.

Вот и всё, не такая уж и сложная задача для опытного хирурга. Для Булгакова, никогда не делавшего, тем более совершенно самостоятельно, ничего выше аппендицита, дело могло представляться хлопотливым. Пожалуй, решимость тут граничила с безрассудством и самонадеянностью, но он совершенно был уверен, что другого выхода не существует.

– «Не богам же, в самом деле, горшки обжигать», – постарался взбодрить себя. – Пожалуй, Вэи искренне не понял бы, почему я не взялся и не прооперировал. «Чемпион из тебя не получится», – сказал бы он и прибавил что-то вроде своего фирменного: «назвался х…– полезай в ж…»

Выдавив согласие у Берестовой, Антон тут же насмерть поругался с Татьяной, которая, натурально, разбудить дежурного врача снова не смогла, и пришла в неописуемый ужас от известия о том, что Булгаков явочным порядком объявил себя хирургом и сам собрался оперировать поступившего.