Мединститут

– Авантюра, –  безапелляционно объявил он. – Нет, я тебя хорошо понимаю, Антон. У меня у самого всю субординатуру чесались руки что-то сделать самостоятельно. Причина у тебя вполне уважительная, но «прободняк» – слишком стрёмно для шестикурсника. Авантюра. Забудь.

– Нет, Шурик, не авантюра, – возразил Булгаков и привёл свои аргументы – Ломоносов, бедняга, «в полной отключке», Гиви Георгиевич где-то в районе, больной – «кричащий», вызывать Ответственного –  нафиг нужно.

–Чтобы Цементовоз из пустяка кадило раздул? Тогда всем влетит, в первую очередь Гиви как заведующему и коммунисту. Если бы Тарас был нормальный мужик, я позвонил бы. Но ты его не хуже меня знаешь – вредный, упёртый хохол. С таким не договоришься…

– Но ты же понимаешь, чем ты рискуешь? Чем рискует она? – Искрицкий кивнул на Надю. – Зачем идти по пути наибольшего сопротивления? Это не простая дружеская услуга, это – серьёзнейшее нарушение…

– Тщательно взвешенный риск превращается в свою противоположность. Там – вот такой мужик! Худой, сухонький – классический язвенник! Да это будет проще аппендицита. Если бы я не был уверен, я бы не вызывался…

Парни яростно заспорили. Присутствие Нади подсознательно раззадоривало обоих, хоть она молчала и старалась быть понезаметнее. Рассудительный анестезиолог никак не давал себя убедить. Хотя и был согласен с тем, что «ситуация нестандартная», что Горальчук, действительно, непредсказуем «вследствие дефектов характера», что для Виктора Ивановича, которого он глубоко уважает, малейшая огласка чревата увольнением с работы по статье.

– Всё это так, – кивал он в ответ на любой аргумент, – но согласись, что всё это очень стрёмно…

Но Булгаков был настойчив, он боролся за свою идею изо всех сил. И Искрицкий вскоре поддался.

– Хорошо, я проведу наркоз, но при одном условии. Если у тебя всё пойдёт гладко – так и быть. Но если, не дай бог, хоть малейшие трудности – я сразу звоню Горальчуку. Идёт?

Молодые врачи пожали друг другу руки. Надя до последнего была уверена, что ничего у Антона не получится, что он и сам в глубине души это знает, что храбрится и решительничает только для «понта». Она была согласна с Искрицким, что сложная операция в исполнении двух шестикурсников – авантюра, которая просто сорвётся в последний момент, лопнет как мыльный пузырь. Но процесс вдруг пошёл с такой скоростью, с такой фантастической быстротой, что она даже не успела испугаться.

Пока анестезиолог осматривал больного, Булгаков позвонил в операционную и велел сёстрам «мыться на лапаротомию». Потом они с Берестовой пошли, сделали премедикацию и погрузили больного на каталку. Тот, до предела измученный болями, хотел только одного – чтобы вся эта пытка побыстрее закончилась, и ничего у медиков не спрашивал. Его повезли «подавать». Потом Надя вдруг обнаружила, что они с Антоном уже переодеваются в операционное бельё, лишь отвернувшись друг от друга для приличия.

«Что я делаю»…

Всего в операционной, помимо больного и двух хирургов, присутствовали две операционные медсестры – они работали по новомодному «бригадному подряду»: одна подавала хирургам инструмент, другая выполняла обязанности санитарки, получали обе одинаково – и анестезиолог с анестезисткой. Все были достаточно молоды, не старше 25 лет, все уже несколько лет тут работали. Все знали друг друга, все осознавали обстановку- Ломоносов «не в состоянии», Ответственный хирург – «этот сволочной западэнец», так что попробует прооперировать Антон. То, что Булгаков самостоятельно уже оперировал, тоже все знали и верили в него.

– Отчаянный… – было единое мнение.

Бригада (так и хочется сказать – «комсомольско-молодёжная бригада») понимала, какую ответственность он берёт на себя, и смотрела с уважением, даже подобострастно. Все присутствующие исполняли свою должность с особым усердием. Искрицкий заинтубировал больного и «вентилировал» его вручную не доверяясь аппарату «РО-6», обеими руками периодически сжимая дыхательный мешок, что делал только в особых случаях. Булгаков, стремительно войдя в операционную, принял у медсестры Кати салфетку.

– «Окропим сегодня снежок красненьким»? – зловеще спросил он. – А, Катя?

– Кропите, Антон Владимирович, – первый раз за три года назвала та медбрата по имени-отчеству. – Работайте спокойно.

Хирурги облачились в стерильные халаты, натянули перчатки, встали по разные стороны стола. Булгаков получил в протянутую руку скальпель и салфетку, Берестова – салфетку и зажим.

– Мы с Надеждой Константиновной готовы, Александр Михайлович, – учтиво произнёс хирург.

–И  мы готовы. Приступайте, Антон Владимирович, – не менее учтиво ответил Искрицкий.