Мединститут

– Ты что- ох…(совсем спятил)? – заголосила она. – Что ты делаешь, идиот, опомнись!! Зарежешь мужика, только и всего! Хорошо, если только из института вылетишь, а не схлопочешь статью УК и в тюрягу сядешь! Булгаков, я в последний раз тебя прошу –  одумайся… Надя, ну ты-то что молчишь? А, так он и тебя подбил! Ну-ка, давай, давай, уёбы… (уходи) скорее домой, пока я с вами тут окончательно не рехнулась…

Замолчала она только тогда, когда Антон крепко взял её за отвороты халата и сильно тряхнул.

– Ещё одно слово… – процедил он сквозь зубы.

Было ясно, что и спорить с ним, и взывать к разуму бесполезно.

– Как хочешь, – вдруг успокоилась и усмехнулась Смирнова. – Больной поступил к тебе на пост, я его, считай, и не видела. Делайте что хотите, моя хата с краю. Вот ключи от сейфа, – и она швырнула на стол связку ключей. – Я ложусь спать, меня не кантовать. Лучше б вы двое еб@лись… какого ху… (лешего) я постучала. Отваливайте, юдины, я гашу свет.

Оставив перетрусившую Смирнову коротать ночь в сестринской, Антон с Надей перешли в ординаторскую. Виктор Иванович всё так же неподвижно лежал на диване. По тому, как его правая рука свешивалась безвольно, по неестественной запрокинутости головы, по мощи храпа было ясно, что дежурный хирург находится в полной власти довольно тяжёлого сна, и вырвать его оттуда никому не удастся. Его отгородили ширмой. Булгаков позвонил в отделение реанимации, попросил к телефону дежурного анестезиолога.

К счастью, сегодня дежурил А.М. Искрицкий, совсем молодой – второй год после интернатуры – доктор. С ним Антон когда-то давно, на младших курсах института, жил в одной комнате. Потом Шурик (он так называл своего бывшего соседа) женился на городской и перешёл жить к ней. Закончив субординатуру по хирургии, Искрицкий распределился в анестезиологи.

Эта специальность тогда развивалась особо бурными темпами. Ещё в середине ХХ века анестезиология была в СССР на положении генетики и кибернетики. Оперирующие хирурги на любых операциях обходились только местной анестезией и «масочкой», на которую медсестра капала эфир. Знаменитый А.А. Вишневский тогда директивно пропагадировал свой «пролетарский» метод «тугого ползучего инфильтрата» и справлялся «под новокаином» на всех операциях, даже на многочасовых резекциях желудка. В Советском Союзе Вишневский получил все возможные почести и звания, закончив жизнь известным и уважаемым человеком. Мазь с его именем (линимент бальзамический) применялась при всех болезнях, а местная анестезия надолго заглушила «буржуазный» общий наркоз.

Более или менее официальное признание анестезиология в СССР получила где-то с 60-х годов, и стала занимать всё большее место в отечественной хирургии под девизом «больной не должен присутствовать на своей собственной операции». Так или иначе, но местной анестезии пришлось значительно потесниться. Уже к концу 80-х последнюю оставили лишь для амбулаторных вмешательств. А любая полостная операция, даже банальный аппендицит, делалась только под общим обезболиванием!

В описываемое время анестезиология вполне вышла из забвения и стала непременным спутником хирургии. Молодые люди обоих полов, заканчивая мединституты, охотно шли в неё. Находясь посередине между хирургией и терапией, анестезиология-реаниматология обеспечивала интеллектуальную нагрузку, как терапия, и позволяла делать кое-что «руками», как хирургия. Двойственность вытекала уже из её названия, и присутствовала во всём. Например, сам Искрицкий, мотивируя своё решение стать анестезиологом-реаниматологом, говорил так:

– Почему я не иду в хирурги? Очень просто. У вас очень трудно стать личностью – пока пробьёшься к столу, пройдут годы. Да и то, если не загремишь в поликлинику, где всю жизнь будешь вскрывать фурункулы. Стрёмно. А анестезиологу это не грозит – после года специализации он уже самостоятельный доктор, от и до занимающийся больным. А во-вторых, интерес чисто меркантильный- работы у нас всё же чуть меньше, чем в хирургии, а зарплата чуть больше…

Булгаков поставил Александра Михайловича в известность о поступившем больном и попросил прийти поскорее. Через несколько минут Искрицкий появился. Это был высокий, избыточно юношественный доктор, с копной тёмно-русых волос и в просторных квадратных роговых очках. Волосы у Александра Михайловича охотно росли только она голове. Ниже, под небольшим носом, имелись только маленькие мягкие усики, а длинные гладкие руки, открытые до локтей отвёрнутыми рукавами халата, были совсем без волос.

«Неприятный тип, – сразу же подумала Надя. Подростковидные мужчины ей никогда не нравились. – Настоящий «Шурик». Кого-то он мне напоминает, готовый персонаж. Не могу вспомнить»…

Антон представил их с Надей друг другу, усадил анестезиолога и кратко ввёл его в курс дела. При уяснении ситуации за стёклами очков Искрицкого что-то взметнулось, быстро сместилось, но тут же вернулось обратно.