Мединститут

– Точно. Бумага серьёзная… Я тебя просто по дружбе проинформирую, так что никому! Подписана Самарцевым и Гаприндашвили. О том, как ты злостно обманул заведующего  отделением, администрацию больницы, своего преподавателя и партийную организацию. Это всё в русле той твоей злополучной операции…

– О господи. Говоров, ну сколько можно меня этим попрекать? Меня уже и так вздрючили по полной, заявление написал об уходе, интернатура моя накрылась. Какая ещё «партийная организация»?

– Поосторожнее с выражениями. Ты зачем Самарцеву написал, что не ходишь больше в операционную? Он и эту бумагу приложил. Всё чин чином, всё по форме. Ты сам на себя наклепал – огромная ошибка. Устно сколько хочешь можешь отпираться, но если написал…

Нервы у Булгакова после всего случившегося стали вибрировать подобно перенатянутым струнам. Он почувствовал себя близким к истерике.

– Ничего не понимаю! Операция прошла успешно, больной выписался! Победителей, как известно, не судят. При чём тут партийная организация, при чём тут Самец и Гиви? Дадут мне спокойно институт закончить?!

Комитетчик из вежливости сделал сочувствующую паузу. Это был очень уравновешенный молодой человек, белокурый и сероглазый. На первом курсе Булгаков дал ему кличку «Ромашов», по имени отрицательного героя Каверина, но она к Говорову не приклеилась. Сергей попробовал разъяснить одногруппнику всю серьёзность положения – факт сознательного обмана парторганизации был несовместим с членством в ВЛКСМ – со всеми вытекающими отсюда последствиями, попробовал дать полезный совет – раскаяться, прикинуться полным идиотом и всё валить на Ломоносова, взять в деканате положительную характеристику – но Антон ему не внял, даже не дослушал.

– Что партия, что комсомол – клоака какая-то. Одни сволочи!

– Ну, спасибо! Вот и предупреждай по дружбе…

Институтский комсомол с Нового года возглавлял старый знакомый нашего героя – Константин Чугунов. Хоть он наверняка поджидал явления свего обидчика, поджидал с нетерпением, Чугунов сделал вид, что совершенно не узнал Булгакова.

– За Советскую власть я вас агитировать не буду, – заявил активист, пряча в папочку объяснительную Антона. – Не те времена, когда можно было долго разговаривать! Ваше поведение требует самого сурового наказания. Того. что пишет про вас Аркадий Маркович, вполне достаточно! Такие проходимцы не нужны ни в комсомоле, ни в медицине. Тем более-  в хирургии! Даже страшно представить, что вы начнёте вытворять, получив диплом советского медвуза. Шестой курс вас не спасёт! Хватит нам нянчиться с подобным элементом, нужно очищать страну от примазавшихся. Уже дышать нечем… Ваш вопрос будет рассматриваться на заседании Бюро 17 февраля. Свою позицию я вам обрисовал. Есть вопросы?

– «За тобой записано немного, но записано достаточно, чтобы тебя повесить»… – пробормотал себе под нос Антон, выходя из помещения. – Кесарю- кесарево, фабрики – рабочим, свободу Луису Корвалану, позор кровавой клике Пол Пота и Йенг Сари…

Казалось, история подошла к своей развязке. 17-го февраля комсомольца Булгакова будут разбирать по-настоящему. Ни малейшего шанса оправдаться у него нет – наверняка Чугунов проведёт предварительную работу с «активом», такую, что ни у кого из комитетчиков не возникнет и мысли посочувствовать провинившемуся. «Строгачом» они не ограничатся, из комсомола его исключат вчистую. Затем последует отчисление из института, разумеется, без права восстановления. И это тогда, когда диплом вот-вот в руках! И что дальше? Об этом не хотелось и думать…

Однако, незадачливый молодой человек о чём-то думал, потому, что сразу из Комитета комсомола Антон направился в деканат лечебного факультета. Там он заявил методистке о своём намерении забрать документы. Методистка старших курсов Валентина Ивановна, пожилая угрюмая девушка, попросила повторить, ибо не поверила своим ушам. Всем, когда-либо учившимся на лечфаке, она была известна крылатой фразой тридцатилетней давности, произнесённой в порыве прекраснодушия: «Вы мне врёте, товарищ студент, но я вам верю».

– Да вы что, Булгаков?! Вы пьяны, голубчик? Может быть, у вас температура? Я тридцать лет здесь работаю, но подобное слышу впервые. Забирали ребята документы, бывало – кто с учёбой не справлялся, забирали с первого, реже со второго курса. Один мальчик с девушкой своей поругался – забрал с четвёртого, назло ей. Потом отслужил, поумнел, восстановился. Закончил, работает. Но чтоб с шестого… Окститесь! Вы же один из сильнейших по успеваемости, едва на красный диплом не вытягиваете! Что случилось??

– Долго рассказывать, Валентина Ивановна. Учёба здесь не причём. У меня облико морале несоответствующий. Не получится из меня врач – нет нужной самоотверженности, чистоты души и чистоты помыслов. У врача же вся жизнь – подвиг. Куда мне – рылом не выхожу. Так что документики мои подготовьте, я их хочу до 17-го забрать. И не волнуйтесь, восстанавливаться не стану!