Увидев на Надином лице полную готовность соблюсти и все неписанные правила экстренной хирургии, Самарцев улыбнулся уже смелее. Всякая совместная работа, как известно, порождает взаимное доверие и симпатию.
Хирурги вышли из оперблока и прошли по спящему отделению не в ординаторскую и не в учебную комнату, а куда-то дальше, в какой-то неприметный закуток, где доцент отомкнул одну из дверей и пропустил Берестову в небольшое, но очень уютное помещение, усадил к столу с горевшей на нём настольной лампой в зелёном абажуре.
(Советская пресса, октябрь 1986 года)
– Я всегда любил дежурить ночами
, – неторопливо заговорил Аркадий Маркович, доставая из холодильника бутерброды с сыром и ветчиной, а из шкафчика- початую бутылку коньяку и рюмки.– Дело, конечно, совсем не в том, что ночное дежурство хорошо оплачивается, и многие хирурги набирают побольше ночей, чтобы подзаработать. Нет, работа ночью, в отличие от дневной, интереснее тем, что несёт в себе элемент неожиданности. Ведь неизвестно, что именно к тебе поступит, чем придётся заниматься. На принятие решения мало времени, ответственности больше, потому что посоветоваться особо не с кем. Сэ ля экстренная хирургия… А вообще, ночью как-то по-другому течёт время, создаётся какое-то своеобразное восприятие действительности… Одним словом, я люблю ночные дежурства, ежемесячно беру себе два-три… если состояние здоровья позволит, намерен продежурить как можно дольше. Вам полную?
– Половинку…
– И я себе половинку. Мне кажется. такая пустяковая доза не очень повредит антиалкогольной компании, хотя чисто формально сам факт… – намекнул было Самарцев, но тут же быстро дотронулся своей рюмкой до Надиной и поднял её повыше. – Кстати, вы ничего не заметили? Сегодня одним хирургом в мире стало больше… За вас.
– Не преувеличивайте…
– Ничуть. Дело даже не в том,что вы приняли участие в операции и что-то там делали. Для этого вам пришлось пожертвовать личным временем и спокойным сном. Настоящий хирург это даже не тот, кто оперирует, а тот, кто делает всё, чтобы этого добиться. Вы сегодня добились. За вас, Надя.
– Спасибо.
Выпили.
Самарцев включил кассетник с приятным саксофонным соло и электрический чайник. Коньяк подействовал почти мгновенно, и Наде стало совсем-совсем хорошо. Она без всяких колебаний позволила угостить себя ментоловой сигаретой «Салем», и, прикурив от пьезозажигалки, огляделась. Ничего, уютно. В углу скелет, но на стене картина в раме. Пейзаж какой-то…
– Надя, а вы замужем? – мягко поинтересовался Аркадий Маркович.– Простите за личный вопрос, но обстановка, по-моему, располагает к доверительности…
Надя призналась, что нет. Если раньше отвечать на этот вопрос было весело и легко, то теперь, где-то с середины пятого курса, ей приходилось именно признаваться в этом. Ей недавно исполнилось 23, и она знала, что теперь с каждым годом отвечать на этот вопрос ей будет всё неприятнее. Вопроса «почему» ей никто не задавал. Но он в последнее время всё явственнее читался в глазах спрашивающих. А действительно, почему? Молода, хороша, умна, вот-вот доктор с дипломом – когда же, если не сейчас?
– И насколько я понимаю, в ближайшее время не собираетесь? Я к чему спрашиваю – многие считают, что хирургия – не женское дело. Очень многие.
– А вы?
– Скажем, я не сторонник дискриминации – ни расовой, ни половой. Женщина, особенно советская женщина, может, да и должна, непременно должна быть кем угодно и избрать именно ту профессию, которая ей нравится, – Самарцев налил ещё по одной и спрятал бутылку в шкафчик. – Поэтому, Надя, давайте за женщин – я искренне восхищаюсь вами и очень рад, что именно вы пришли сегодня скрасить моё дежурство. Я после поясню свою мысль.