Мединститут

– Кофейку вам покрепче? Так вот, женщине замужней в нашей профессии делать, увы, нечего. Работа будет поглощать её время, её нравственные и физические силы, что обязательно скажется на семье. Начнутся неизбежные и прогнозируемые проблемы – и дело обязательно дойдёт до того, что придётся выбирать между мужем и работой. Я двадцать два года в хирургии и за это время не раз убеждался, что нет ситуации более печальной и более стандартной, чем эта. Уход из семьи – драма, уход из хирургии – трагедия. Под хирургией я имею в виду и вашу будущую профессию – в этом ракурсе между вами и нами нет никакой принципиальной разницы, увы. Такая уж мы невесёлая элита – элита отверженных… впрочем, если вы об этом никогда не задумываетесь, то можно сменить тему.

– Задумывалась, – очень серьёзно ответила она. – Всё, что вы говорите, Аркадий Маркович, я уже не раз слышала.

– И тем не менее?

– И тем не менее, я выбираю хирургию, – Надя приняла чашечку с дымящимся кофе. – Хочу стать оперирующим врачом. Поэтому я очень рада, что вы предоставили мне возможность поучиться.

– Вы знаете, Надя, – прозвучало из тёмного угла, куда Самарцев удалился за сахаром, – я очень рад, что вам так понравилось. Я даже завидую вам в каком-то смысле, ибо любой дебют всегда невероятно волнующ. Для меня всё это, конечно, в далёком прошлом, так что мне остаётся только радоваться начинающим, пришедшим испытать первозданность ощущений у операционного стола. Оба мы, так сказать, остались довольны друг другом. Но тогда такой вопрос – вы намерены довольствоваться сегодняшним дежурством, записать себе ассистенцию в актив и рассчитывать на зачёт-автомат? Или же вам этого мало? Вы хотите ещё походить на мои операции?

Самарцев вернулся с нераспечатанной пачкой рафинада, сел и очень внимательно посмотрел на Берестову.

– Конечно, хочу, Аркадий Маркович! – воскликнула она, выдерживая его взгляд. – Это настолько интересно, настолько захватывающе…

– Что ж, я польщён, – он пожал плечами и начал аккуратно размешивать сахар. Чашки были фарфоровые, изящные, очень тонкие и почти не чувствовались ни пальцами, ни губами. Кофе был этот раз бразильский- растворимый, настоящий. Надя такого сто лет не пила.

– Польщён тем, что смог заинтересовать вас. У вас ещё не всё, конечно, получается, но со временем, под руководством опытного хирурга, из вас непременно вышел бы толк. Я немного разбираюсь, уж поверьте…

Помолчали, сделали несколько глотков. Аркадий Маркович сам взял из пачки сигарету, закурил, предложил Наде, затянулся, выдохнул в потолок и продолжил:

– Но я неспроста завёл разговор о женщинах в хирургии. Прежде, чем пригласить вас на следующую операцию, я хотел бы кое-что окончательно прояснить. Совместная работа у операционного стола не возникает из ничего, из пустоты, из воздуха. Ошибкой было бы считать, что хирурги в клинике гоняются за ассистентами, хватают первых попавшихся и изо всех сил начинают их учить. Для этого нужны, конечно, и знания, и хорошо поставленные руки. Но главное – способность установить прочные доверительные отношения – человеческие отношения…

Самарцев прихлёбывал кофе, курил, сидел ненапряжённо и всё время разглядывал Надю. Очки его холодновато поблескивали, отражая по зелёному абажуру в стёклах, и Берестовой начало становиться тоскливо. То, к чему столь неуклонно вёл Аркадий Маркович, она понимала прекрасно и была внутренне готова к такому разговору. Все ожидания её от дежурства сбывались, точно по заказу, но чересчур вязкая речь, эта тяжёлая, методичная и правильная осада, которую повёл Самарцев, начала действовать ей на нервы.

«Что же он себя так недооценивает? – думалось ей. – Мужик интересный, не старый. Выпили бы нормально, потрепались душевно, поржали бы… а так можно подумать, он меня в шпионки вербует»…

– Поэтому, Надя, женщине красивой и незамужней в нашей среде находиться и проще, чем мужчине, и сложнее. Проще в том, что она вызывает к себе симпатию, сочувствие, интерес мужчин, и те начинают предпринимать определённые действия, чтобы возбудить интерес ответный. Тут-то и начинаются сложности – прежде, чем обнаружить ответный интерес, нужно всё как следует взвесить, так как он может быть неправильно понят. Любая нескромность или несдержанность в этом случае нежелательна, ибо может дать пищу сплетням, в которых в клинике никогда нет недостатка, и повлечь за собой самые серьёзные неприятности…

– Аркадий Маркович, – решилась, наконец, сократить Берестова, – я прекрасно знаю, на что иду. И чего хочу в жизни. Все сложности, о которых вы говорите, меня нисколько не пугают. Я вполне готова к любой степени доверительности, к той, которую вы мне сможете оказать. И я не настолько наивна, чтобы мне нужно было объяснять прописные истины. Так что…

Она не договорила и сама взяла из пачки сигарету.

– А вы мне всё больше нравитесь, Надя, – произнёс Самарцев, кашлянув и протягивая зажигалку. – Я не хотел бы, чтобы приглашение к совместной работе выглядело как непристойное предложение, но…