Медицина Средневековья: жить или умереть [Литрес]

Известно и немало случаев, когда в родном доме оставалась вся большая семья. Тогда на отца и мать семейства ложились новые обязанности. Они должны были обеспечить максимальную безопасность всем домашним. Например, слуг могли переселить в другие помещения в доме, чтобы они пореже пересекались с хозяевами. Даже с точки зрения современной медицины это было неплохое решение: слуги часто выходили на улицу по разным поручениям, к тому же хозяева не могли контролировать, с кем общаются их домочадцы. Увы, если слуга заражался, далеко не каждый хозяин поручал кому-то заботиться о больном. Многие при первых признаках болезни отселяли слуг подальше, по сути, бросая их без необходимой помощи[185].

«Поветрие» разрушало не только материальную, но и ритуальную сторону жизни средневековых людей. Обряды во многом скрепляли общество, и немалая их часть касалась похорон. Смерть никогда не покидала человека надолго: люди умирали от индивидуальных и массовых болезней, получив травму или рану, от недоедания, во время родов и по множеству других причин. Похоронные обряды структурировали горевание, помогая людям пережить его. Похороны укрепляли связи с родственниками, соседями и коллегами: проводить покойного обычно собирались многие.

Эпидемия вторгалась в привычный порядок вещей. Множество людей лишались жизни одновременно. Скажем, древнерусский исторический источник, Софийская первая летопись, под 1230 годом сообщает об эпидемии в Смоленске: «…створша 4 скуделници; въ дву положиша 17 000, а въ третьеи 7000, а въ 49 000. Се же зло бысть по два лѣта»[186]. К этому тексту есть немало вопросов. Историки спорят, что называли «скудельницей» – могильную яму или огороженную частоколом «мертвецкую»[187]. Здесь, скорее всего, имеется в виду яма, поскольку «клали» мертвых именно в нее. Если речь шла о помещении, летописцы указывали, что в годы мора скудельницу «наполняли до верха». Не всегда мы доверяем и числам, которые приводят хронисты. Тем не менее ясно, что число мертвых поразило и шокировало книжника. Если он и преувеличил, то лишь для того, чтобы и читатель понял, какая трагедия произошла в городе. В хрониках самых разных регионов повторяется мотив: мертвых было так много, что живые не успевали погребать их. В таких условиях привычные ритуалы нарушались: нельзя было даже собраться вместе. Как и вынужденное бегство из родного дома, невозможность похорон испытывала социальные связи на прочность.

Христиане верили, что внезапная смерть от «поветрия» безжалостно губит не только тело, но и душу. В дни эпидемии священники сбивались с ног, они не успевали провести ритуалы над каждым умирающим. К тому же они и сами были крайне уязвимы: обходя дома, клирики легко заражались и умирали. Больных становилось все больше, священников – все меньше, так что многие отходили в мир иной без покаяния и последнего причастия. Неожиданная гибель без предсмертных ритуалов была одной из самых страшных перспектив для христианина: она оставляла очень мало шансов на спасение души после смерти. Владимирский епископ Серапион в XIII веке писал:

«Господь сказал: “Возвратитесь ко Мне – вернусь и я к вам, отступитесь от всех – покину и Я вас, казня”. Когда же отступим мы от наших грехов? Пожалеем себя и своих детей: когда еще столько внезапных смертей видели мы? Иные не успели порядка наладить в доме своем – и похищены были, иные с вечера в здравье легли – но утром не встали: устрашитесь, молю вас, такого внезапного расставанья!»[188]

(Перевод В. В. Колесова)

Серапион обращался к своей пастве вскоре после землетрясения, которое наверняка напугало многих. Но и для нас этот отрывок полезен: стихийные бедствия и моровые поветрия воспринимали схожим образом – как наказание свыше. При индивидуальных болезнях – таких, которыми страдал только один человек, а не многие одновременно, – умирающему старались обеспечить все предсмертные ритуалы. Вот что пишет в XV веке богатая флорентийка Алессандра Строцци вскоре после смерти заболевшего сына: