Медицина Средневековья: жить или умереть [Литрес]

Посещали ли людей Средневековья мечты о том, что будет после окончания эпидемии? Доподлинно мы этого, конечно, не знаем. Но некоторые историки считают, что сам этот вопрос некорректен. Говоря о «жизни после эпидемии», важно помнить, что мы смотрим на источники из будущего. Случаи заражения чумой происходят в мире до сих пор, но болезнь легко остановить, приняв антибиотик. А вот для людей Средневековья чума, однажды придя в города и селения, так и осталась рядом. Исследовательница истории Османской империи Нукет Варлык пишет, что с середины XIV по середину XIX века чума оставалась «жизненным фактом» для множества обществ в Европе, Азии и Африке[198]. Мор был «нежеланным гостем», которого тем не менее всегда ждали. Долгое время историки обращали внимание в основном на восприятие второй пандемии чумы в Западной Европе. Тогда и сформировалась привычная картина: вначале страшный удар «черной смерти», затем постепенное затухание эпидемии и несколько крупных вспышек, подобных афтершокам после землетрясения. Но Варлык предлагает посмотреть на эпидемию шире. Если обратить внимание на другие регионы, в том числе азиатские и африканские, легко заметить, что сильные вспышки чумы порой случались там, когда в Западной Европе уже наступило затишье. Причины у этих вспышек были те же, изначальный источник – тот же. Так чума видится даже более пугающей. Зато можно предположить, что именно поэтому средневековые источники не уделяют большого внимания перспективам, которые откроются после того, как болезнь уйдет. В наше время все иначе. В 2020 году уже в первые месяцы эпидемии коронавирусной инфекции многие, от врачей до журналистов, рассуждали о том, какой окажется жизнь после завершения пандемии[199]. Люди, заставшие «черную смерть» и ее отголоски, о таком, скорее всего, не думали. Для них чума из загадочного и страшного врага довольно быстро превратилась в соседа – опасного и непредсказуемого, но уже знакомого. При этом взгляд исследователя, игнорирующий все за пределами нескольких европейских регионов, – не просто «европоцентрический» и ограниченный. Варлык считает, что такая точка зрения вселяет в ученых излишний оптимизм. Историки рассказывают о множестве мер по борьбе с болезнью: карантинах, санитарных кордонах, тщательном досмотре кораблей в портах. Все эти способы контроля со временем применялись все чаще вплоть до начала XVIII века, когда чума наконец-то отступила из Западной Европы. Последнюю крупную вспышку зарегистрировали в 1720-х годах в Марселе. Возникает соблазн поверить, что именно эти административные меры смогли победить «моровое поветрие». Но это было бы слишком просто! Современные исследования, ради которых историки медицины объединяются с врачами и микробиологами, показывают: у того, что чума ушла за пределы Западной Европы, видимо, сразу несколько причин. Биологические факторы влияли на распространение крыс, блох и вшей – переносчиков болезни. По разным причинам улучшилось питание европейцев, а значит, стал сильнее их иммунитет. Исследовательница считает, что санитарные меры были только одним из элементов этого процесса, а не главным фактором. Политолог Эндрю Прайс-Смит, рассуждая о заболеваниях в целом, сказал: «Быть может, мы как вид преувеличиваем наши возможности владеть миром природы и подчинять его своей воле»[200].

Во многих регионах Азии и Африки вспышки чумы случались и в XIX, и в XX веках. Единичные случаи заражения ежегодно регистрируют до сих пор: болезнь не распространяется, поскольку сегодня есть эффективные антибиотики. Нукет Варлык и другие ученые, работающие в этом направлении, предлагают по-новому взглянуть на историю взаимоотношений человечества с бактерией Yersinia pestis. Возможно, это не драматичное повествование с началом, кульминацией и неизбежным хеппи-эндом, а цикл, который раз за разом проходили многие общества. Это справедливо и по отношению ко многим другим историческим эпидемиям. Мор заканчивается «раз и навсегда» лишь в определенном регионе. Если смотреть глобально, финал любой большой эпидемии размывается. Некоторые ученые придерживаются радикального взгляда. С их точки зрения, по-настоящему говорить о конце эпидемии можно лишь в тот момент, когда болезнь становится привычной для сообщества, – например сезонным недомоганием, которое несложно купировать.

* * *

Итак, эпидемии заметно меняли и личность человека, и средневековую семью, и другие связи – клановые и профессиональные. Некоторые историки пошли еще дальше и заявили: «моровые поветрия» в корне меняли жизнь целых континентов. Это были специалисты в области макроистории, дисциплины, которая изучает исторические процессы огромного масштаба: рост и упадок государств и целых цивилизаций, изменения характера экономических связей между крупными регионами. Пока их коллеги выясняют мельчайшие детали событий прошлого, макроисторики стремятся обнаружить закономерности, управляющие миром, – ни много ни мало.