Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Лу Няньци непроизвольно взглянул на него, и хотя в выражении его лица не читалось брезгливости, однако это было почти то же самое:

— Ни к чему, мне не холодно, укрывайтесь сами.

Удерживая печку в ладонях и не желая отпускать, Каменный Чжан указал подбородком на руки Лу Няньци:

— Посмотри на свои пальцы, они ведь замёрзли. У тебя бывали язвы? Пасмурно и сыро, а ты не засунул руки в рукава, так они пересушатся и замёрзнут, и оглянуться не успеешь, как язвы заставят тебя пожалеть. Они чешутся и опухают, легко перемёрзнуть до того, что полопается кожа и плоть, и если язва выскочит на суставе, это будет особенно невыносимо, только согнёшь палец, она растрескается, мясо вывернется наружу, ты…

Лу Няньци дёрнул уголком рта, не подавая ни единого звука, потянул сбоку тонкое одеяло и неохотно бросил на колени:

— Вы бы замолчали.

Его тон звучал прямо-таки наполовину Лу Няньци, наполовину — Лу Шицзю, точно упёртый, не признающий приличий костяк обернули слегка сдерживающей шкурой.

Каменный Чжан не придал значения его тону, непочтительному к старшему, с превеликим удовольствием как следует укрыл одеялом их колени и протиснул внутрь медную печку. Обжигающе горячая, она в мгновение ока согрела всё под одеялом, жар сквозь кожу проник до самых костей, поднимаясь по замёрзшим почти до онемения ногам; действительно чрезвычайно приятно.

Пускай Лу Няньци упрямился, но вскоре после того, как его укрыли, его мертвенно-белое от холода лицо чуть смягчилось. Он пошевелил пальцами и наконец всё-таки сунул руки под одеяло.

— Эге! Так-то лучше, — заговорил Каменный Чжан. — Сколько же тебе лет, что ты такой упрямец-то? Бояться холода — дело ничуть не срамное.

Лу Няньци отвернул лицо, принимая всю эту надоедливую болтовню за пролетающий мимо ушей ветер.

— Не будешь хоть немного прикрывать колени в своём возрасте, состаришься — и в пути не сможешь ходить вовсе, — с чувством продолжал распространяться Каменный Чжан тоном бывалого человека. Погрузившись в повозку, он как начал говорить, так и не прекращал, всё жужжа и жужжа; тоже талант.

Вот только едва он договорил эти слова, как и сам ощутил, что где-то ошибся. Стоило поднять глаза, и он как раз встретился взглядом с Сюэ Сянем, что «в пути не мог ходить вовсе».

Лицо Каменного Чжана разом задеревенело, он боязливо втянул шею и сказал, кашлянув:

— Я, я замолкаю, замолкаю.

Он затих, и Цзян Шинин, до сих пор не открывавший рта, потёр виски и всё же заговорил спокойно и неспешно:

— Только что у повозки ты удержал меня за руку и сказал не расспрашивать, что ты имел в виду? Они…

Цзян Шинин непроизвольно выглянул наружу сквозь щель войлочной шторы и сказал, понизив голос:

— Они странные? И мы всё равно сели в экипаж?

Едва услышав это, Каменный Чжан сказал:

— Они ведь не разбойники какие, нет? Они дали и печку, и еду, негодяи уж не стали бы.

Договорив, он сам себе отвесил пощёчину и сказал:

— Это точно последняя фраза, на этот раз и правда замолкаю.

Лу Няньци закатил глаза с отчуждённым выражением, как будто не выносил этого болтающего без умолку мужчину рядом, но из-за холодности Лу Шицзю через силу сдерживался и не открывал рта.

Не посидев спокойно хоть сколько-нибудь, Сюэ Сянь принялся старательно искать в углу повозки вино, о котором говорила старушка, и пока искал, сказал им:

— Некоторые упоминания здесь — табу, не к месту рассказывать. Впрочем, я заметил только что, как из двух неплотно завязанных узлов, что они перенесли на ослиную упряжку, выглядывала ткань одежд.

— А-а, я тоже заметил, — сказал Цзян Шинин. — Пёстрые. Смотрел когда-нибудь спектакли? Мне кажется, те одежды весьма похожи на театральные костюмы.

Отыскав флягу, Сюэ Сянь сначала взял её в руки и передал тепло, с бульканьем вскипятив вино.

— До чего ароматное вино, — прошептал он и подхватил сказанное Цзян Шинином: — Зачем мне смотреть спектакли? Есть спектакли, достойные меня?

Цзян Шинин молчал, про себя думая: «Тоже верно, куда уж чужой игре до твоих представлений».

— Могу я сказать ещё одно? — спросил Каменный Чжан.

— Кто-то затыкает тебе рот, тебе вырвали язык, что ты не можешь говорить? — раздражённо бросил Сюэ Сянь. — Не болтай попусту, переходи сразу к делу.

— Только что, когда они садились в экипаж и сходили, перенося вещи, я прошёлся к ослиной упряжке и взглянул на неё разок, — сказал Каменный Чжан. — Этот молодой господин предположил верно, в той телеге сложено немало вещиц для фехтования, есть ещё и гонг, и барабан. Они в самом деле играют в театре, люди из тех, у кого ни семьи, ни дома, собрались вместе в театральную труппу, что странствует по всему миру. Тот с тремя шрамами на лице, должно быть, глава труппы, я сосчитал остальных, есть и старые, и молодые — хуадань и лаодань, сяошэн и чжэншэн, а кроме них — и хуалянь с чоуцзюэ[100]. В самый раз для сравнительно крупных спектаклей, есть все, кто нужен.