Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Сюаньминь знал о семье советника Лю совсем мало и, глядя этот иероглиф, мог подумать только о самом советнике Лю и о двух его сыновьях, но очертания пятна не походили ни на «Лю Сюй», ни на «Лю Чун» или «Лю Цзинь».

Как раз когда он наклонился, чтобы взять ещё один слиток, нечто выкатилось из его поясного мешочка.

Это нечто воскликнуло «Ауч!», выкатившись прямиком на верхушку кучи бумажных золотых слитков. Приземлившись, оно раздулось, как мешочек из воловьей кожи, внезапно увеличилось ещё — и обернулось живым человеком.

* * *

Кожа этого человека была бледной, под глазами залегли зеленоватые тени, а сам он выглядел изнурённым, как учёный. Это был никто иной, как Цзян Шинин.

Он, похоже, даже не думал о том, как из бумажного человечка превратился в обычного, и спросил ошеломлённо:

— Почему я оказался внизу?

Видя, что Лю Чун не зарыдал в испуге от появившегося из ниоткуда человека, Сюэ Сянь тоже перестал притворяться и ответил:

— Потому что здесь слишком много энергии инь.

В конце концов, призраки любят инь — именно поэтому Цзян Шинин не может и шелохнуться днём, когда преобладает энергия ян. Но в комнате Лю Чуна иньская ци даже тяжелее, чем среди древних могильных холмов, — настоящее раздолье для Цзян Шинина.

Но как в таком избытке энергии инь безо всяких проблем смог жить Лю Чун? Крайне странно.

— Тогда как ты не выкатился? — спросил Цзян Шинин с сомнением.

Сюэ Сянь сказал раздражённо:

— Я, так уж вышло, не умер, и мы с тобой, уважаемый, не в одной лодке.

— Если не умер, почему тогда так цепляешься за клочок бумаги? — Цзян Шинин подумал, что этот Сюэ, должно быть, не вполне здоров на голову.

Если ты не призрак, у тебя определённо должно быть тело. Если же у тебя есть тело, то как нужно заскучать, чтобы выдернуть из него душу и жить в листе бумаги? Если дело не в проблемах с головой, то в чём ещё?

Сюэ Сянь, свисая с кончиков пальцев Сюаньминя, ответил вяло:

— А тебе всё надо знать? Чем болтать, лучше бы поднялся сразу.

Этот чахоточный учёный, в конце концов, обернулся живым человеком в одно мгновение, и пусть даже он был худым как жердь, а всё же весил не так и мало. Бумажным золотым слиткам не выдержать никакого веса, и, когда он выкатился на них, большая часть золотой горы мгновенно сравнялась с землёй.

Оглядевшись и обнаружив, на чём сидит, Цзян Шинин испуганно подпрыгнул и протянул сложенные руки к Лю Чуну в извинении:

— Виноват, виноват.

Пока он возился, пытаясь встать, Лю Чун, ошеломлённо стоявший в стороне, наконец отреагировал. Увидев разбросанные по полу раздавленные бумажные золотые слитки, он вдруг взвыл: «А-а-а!..», не заботясь о манерах, оттолкнул Цзян Шинина и, встав на колени, склонился к самому полу, собирая и складывая заново помятые слитки.

Сил у дурачка было куда больше, чем у обычного человека, и Цзян Шинин, конечно, не мог сопротивляться толчку — он тут же покатился в сторону, пока наконец не ударился о деревянный комод.

Комод сдвинулся на несколько цуней и с грохотом столкнулся со стеной.

Растрёпанный с ног до головы после падения, Цзян Шинин упирался в пол, пытаясь встать, чтобы помочь Лю Чуну складывать слитки в знак сожаления, но едва он напрягся изо всех сил, как тут же зашипел сквозь зубы и резко отдёрнул руку.

Едва он раскрыл ладонь, стало видно, что на ней — дыра. Она заставила поморщиться от боли, но не кровоточила.

Таковым было бумажное тело: оно позволяло блуждающей душе умершего ходить по земле, касаться материальных предметов — действовать почти как живой человек, однако же его было крайне легко повредить.

— Почему гвозди даже под комодом? — заворчал Цзян Шинин расстроенно, а затем, повернувшись к Сюэ Сяню, буркнул: — В следующий раз… если следующий раз будет, не мог бы ты использовать не бумагу, а воловью кожу?

— Тогда, может, сразу человеческую? — спросил Сюэ Сянь.

Цзян Шинин не ответил.

Лицо Сюаньминя по-прежнему не выражало ни единой эмоции, но пальцы слегка сдвинулись, прижавшись аккурат ко рту именуемого Сюэ, чтобы это беспокойное злобное создание прекратило болтать без умолку.

— М? Странно, под этим гвоздём лист бумаги, — поднимаясь, Цзян Шинин бросил взгляд туда, где повредил руку, и краем глаза заметил что-то странное.

Услышав его, Сюаньминь нахмурил брови и, приподняв край монашеских одежд, присел на корточки.

Комод, сдвинувшись от толчка, обнажил небольшой участок пола, из которого торчал острый угол. Сюаньминь просто оторвал край подола монашеских одежд и несколько раз протёр белоснежной холстиной верхушку угла. Когда слой грязи был убран, острый кончик стал виден отчётливо…

Гвоздь, судя по маслянисто-жёлтому цвету, был медным и по бокам имел три вертикальных выступа.

Если скопился такой слой грязи, этот медный гвоздь пробыл здесь по меньшей мере два-три года, однако же на нём не было и следа ржавчины — он сиял, как новый. Очевидно, он не был обычным.

Что ещё важнее, он удерживал необычный лист бумаги.

Сюаньминь нахмурился и, опустив взгляд, белоснежной холстиной вытер с листа толстый слой пыли…

Как и ожидалось, бумага оказалась жёлтой, а на ней киноварью был выведен замысловатый рисунок.