Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Старушка осторожно достала из кармана спичку[26], зажгла её от снятого белого фонаря и бросила в груду бумажных золотых слитков.

Тёплое жёлтое пламя в миг поднялось, и тут же гора слитков рухнула, точно их высосали досуха. Но один бумажный золотой слиток на краю кучи остался нетронутым огнём, ветер подхватил его и отнёс к колонне — Сюаньминь бесшумно протянул руку, и слиток лёг ему в ладонь.

Сюаньминь повернул его нижней частью вверх, и, как и ожидалось, там обнаружилось несколько иероглифов. Написаны они были так, точно символы тянет в разные стороны пятёрка коней, потому сразу можно было узнать руку дурачка Лю Чуна.

Вытягивая голову и щурясь, Сюэ Сянь сумел распознать имя — Лю Сянь.

Он тут же вспомнил неразборчивую надпись на золотых слитках в комнате Лю Чуна и подумал: «Возможно, и на них было “Лю Сянь”?»

При внимательном рассмотрении становилось ясно, что написано было не одно и то же. «Лю Сянь» — два иероглифа, и если Лю Чун сейчас мог написать их чётко, почему на тех слитках были лишь неразборчивые пятна? И там определённо было больше двух иероглифов.

Сюаньминь закончил рассматривать надпись на слитке и выпустил его. Бумагу снова подхватило дуновением ветра и отнесло обратно, аккурат к последнему язычку пламени, что охватил её и сжёг дотла.

Старушка поворошила тростью остатки огня, сопровождая действие пространной речью:

— В этом году мои кости справляются не слишком хорошо, поясница не сгибается, и бумажных слитков меньше, чем в прошлом году, но прими, что есть.

Лю Чун сидел на пороге, тихо слушая. Уже через пару слов он обернулся и побежал в комнату, откуда вышел с маленькой стопкой жёлтой бумаги. Опустив голову между колен, он принялся складывать её и, загибая углы, сказал:

— Я… я умею, я сделаю.

Старушка повернула голову, глядя на него. Черты её освещал огонь, в них читались любовь и печаль.

Лю Чун был неуклюж в прочих вещах, однако же складывать золотые слитки действительно умел — в этом помощи от него было немало. Он положил законченный на ладонь и улыбнулся старушке, всё лицо его простодушно выражало желание похвалы.

Старушка тоже улыбнулась и словно расцвела:

— Слиток моего Чун-эра сложен лучше, чем мой.

— Вот… — Лю Чун подал слиток старушке, намекая, чтобы она бросила его в огонь.

Старушка взмахнула рукой:

— Не спеши, можно сжечь и в другой раз — будет то же самое. Не следует сжигать неподписанные — тогда никто не будет знать, для кого они, и твой дедушка не сможет получить их.

Лю Чун задумчиво кивнул и, опустив голову, с тщанием взялся складывать новые.

Старушка постучала тростью по полу, чтобы затушить отлетевшие в сторону искры, и снова принялась ворошить пепел, чтобы остатки внизу догорели. Вместе с тем она бормотала:

— Прими от нас золота, будь весел, ешь досыта, и золота, и серебра — горы, все живы, все здоровы.

Складывая слитки, Лю Чун бессознательно урывками вторил старушке:

— Будь весел, ешь досыта, и золота… и серебра — горы, все живы, все здоровы.

Узел бумажных слитков уже скоро прогорел полностью, и старушка, постукивая тростью, повела Лю Чуна за собой в комнату. Кто знает, на что натолкнулся этот бестолковый дурачок, но в итоге, едва оба они переступили порог, разнёсся громкий звон, точно разбилось что-то фарфоровое.

— Не волнуйся, это мелочь, тш-ш, мелочь, — из комнаты послышался едва различимый голос старушки — вероятно, сделав что-то не так, Лю Чун оцепенел от испуга, и она поспешила его успокоить.

Совсем скоро старушка и Лю Чун вышли снова.

Пожилая женщина несла осколки фарфора в передней части плотных одежд, как в кармане, а в руке держала…

Сюэ Сянь долго щурился из-за двери, прежде чем понял, что это, похоже, маленькое медное зеркало.

Для чего оно было нужно?

Он был искренне озадачен.

Он видел, как старушка велела Лю Чуну раскопать сырую землю под стеной у старого дерева, положить в ямку осколки фарфора и туда же отправить бронзовое зеркало. Пока Лю Чун закапывал зеркало, старушка повторяла снова и снова:

— Поставь зеркало, оберни дурное знамение добрым, да будут частицы мира[27].

Сюэ Сянь молчал.

Только закопав фарфоровые осколки и медное зеркало, двое вернулись в комнату.

Хотя Лю Чун и был глупым, он всё же немного понимал, что значит сыновья почтительность, и сначала помог старушке, а уже затем переступил порог сам.

Сюэ Сянь повернул голову и тихо спросил Сюаньминя:

— Эти Врата Жизни такие странные, разве нужно показывать нам трогательную сценку из прошлого, чтобы позволить пройти?

Между бровями у Сюаньминя образовалась морщинка, он тут же поднял руку к губам, призывая молчать.

Однако он опоздал. Как раз когда Лю Чун почти шагнул в комнату и другой ногой, он, похоже, услышал странный шум и, растерявшись, повернулся осмотреться. Вот так удача — он взглянул не куда-нибудь, а аккурат на колонну и встретился глазами с Сюэ Сянем.

Обычно, когда речь идёт о таком маленьком кусочке бумаги, даже с расстояния в три цуня решительно невозможно рассмотреть глаза, а уж с семи-восьми шагов — тем более.

Однако же Лю Чун увидел его.