Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???]

Говорят, что гоши как будто практикует совершенствование в молчании, целыми днями он не говорит ни слова и холоден, словно заснеженные хребты Тянь-Шань, отчего помощники дни напролёт дрожат от страха и не знают, правильно ли они что-то делают или нет, хорошо ли или плохо. Ещё рассказывают, что гоши владеет чёрной магией; каждые несколько лет он находит и забирает с собой одного-двух маленьких детей, которые, как говорят, близки к пробуждению природы будды[83]) и наделены корнем мудрости, однако спустя ещё пару лет эти дети бесследно исчезают. Некоторые полагают, что гоши, вероятно, выплавляет из них лекарство либо проделывает с ними ещё что-нибудь чудовищное, и клятвенно заверяют, что в обиталище гоши нередко стоит запах крови. Когда люди слышат об этом, у них от страха волосы встают дыбом и они не осмеливаются обдумывать тщательно.

Уже и не разобраться, откуда именно пошли все эти слухи. Как-никак, никто не посмеет сплетничать о гоши, раскрывая своё настоящее имя, тем более что те немногие, кто в прошлом открыто противостоял ему, в итоге кончили плохо.

Поэтому простые люди ещё больше уверились в таких пересудах.

Кроме того, хотя гоши действительно усмирил немало стихийных бедствий, но всегда, как только он утихомиривал беду, следом происходила целая цепь странных событий; дошло до того, что народ от этого боялся гоши только сильнее и всегда считал его демоническим монахом этой эпохи — трудно сказать, когда демоническая болезнь проявится, но тогда никто не сумеет остановить его.

В этом году гоши не появился на церемонии жертвоприношения Небесам, что было невиданной редкостью. Исключительно потому, что, как поговаривали прежде, он нежданно пережил большое несчастье и был вынужден уйти в затвор самосовершенствоваться. Если говорить небрежно, то он столкнулся с неким трудным делом, если же серьёзно — то раз он не смог присутствовать на жертвоприношении Небесам, значит, дело это неизбежно касается жизни и смерти, кто знает, может, отведённые ему годы скоро исчерпаются!

Что до этого, то простой народ обычно лишь тайком хлопал в ладоши от радости.

Несколькими десятилетиями ранее, когда слухи о гоши ещё не распространились по улицам и улочкам, в монастырях каждой области и каждого округа по всему государству благовония воскурялись неимоверно щедро и обхождение народа с буддийскими монахами тоже было значительно лучше. Однако с тех пор, как разнеслась молва, на образ буддийских монахов упала тень.

Когда нужно провести заупокойную службу или избавиться от нечисти, придётся, зажав нос, отправиться в храм и пригласить людей, но в обычное время, когда всё благополучно, большинство, увидев буддийского монаха, тотчас пойдёт в обход, лишь бы не иметь с ним никаких дел.

Однако этот уже вошёл внутрь, а выгнать человека никак нельзя, к тому же Сюаньминь от рождения был хорош собой. Хозяйка скользнула взглядом по его лицу, и выражение её собственного смягчилось, она отложила узел, что держала в руках, на прилавок, поднялась и поприветствовала:

— Этот наставник хочет… приобрести готовое платье?

Про себя хозяйка всерьёз усомнилась: «Этот монах пришёл в лавку готового платья за монашескими одеждами?»

Сюаньминь не стал вдаваться в объяснения, издал «Мгм» и, не говоря ни слова, окинул взглядом выставленные в лавке образцы платья.

Хозяйка молча сжала грелку для рук, думая, что нрав этого монаха поистине холоден — замораживает людей так, что даже если захочешь быть сердечным, не сможешь.

Она толкнула занимавшегося подсчётами хозяина локтем и сказала:

— Нечего костяшки перебирать, чуть позже посчитаешь, сначала поздоровайся.

Хозяин был человеком медлительным, он потёр поясницу, поднял голову и заговорил неспешно:

— Какого фасона платье хочет молодой наставник? Наша лавка маленькая, у нас нет готовых монашеских одежд, но если требуется, то можем за ночь сшить комплект, надо только снять мерки для платья наставника.

— Не нужно, — ответил Сюаньминь.

Хозяйка растерялась. Постоянно бросает по слову-другому, как такому вообще что-то продать?

Сюаньминь выглядел совсем как человек, который никогда не переступал порог такого рода лавок. С ног до головы в белом, стоя в торговой части помещения, он казался совершенно чуждым этому месту. Он не стал отбирать особенно тщательно, мимоходом потрогал рукава двух ближайших зимних халатов, окинул взглядом приблизительную длину рукавов и примерно вспомнил, какого роста было это злобное создание, когда вернулось к человеческому облику. Он собирался взять пару любых подходящих.

В результате Старейший, обернувшийся вокруг его запястья, был недоволен.

— Эти зимние одежды настолько толстые, что ими можно дыры в городской стене затыкать. Наденешь — и только и сможешь, что по земле кататься, — с крайним презрением отказался Сюэ Сянь. — Так или иначе, я не хочу это, купишь — сам и носи!

Он знал, что в лавке нельзя слишком уж наглеть, и голос его был очень низким, словно по горлышку кувшина, по зазору в рукаве он поднялся Сюаньминю в ухо.